Совесть. Происхождение нравственной интуиции - Патриция Черчленд

Логично предположить, что к появлению психопатологических черт у детей, подвергавшихся дурному обращению, приводят вызванные этим аномалии развития мозга. Тогда можно ожидать, что соответствующие аномалии должны обнаруживаться на томограмме у пациентов с диагнозом психопатия. У кого-то так и было, но, как ни удивительно, далеко не у всех. В своей обзорной статье Мартин Тайкер и Жаклин Самсон вынуждены были признать, что «аномалии [в структурах мозга], связанные с дурным обращением, в общем и целом никак не коррелируют с наличием или отсутствием психопатологии»[185].

В таком случае возникает вопрос: каковы же причинно-следственные связи между психопатологией и аномалиями мозга, вызываемыми дурным обращением, если одно может существовать без другого? Тайкер и Самсон рассматривали следующую гипотезу: возможно, наблюдаемые на томограмме аномалии, связанные с дурным обращением, являются, как ни парадоксально, адаптивными, учитывая страдания, пережитые такими детьми. Если так, не исключены и другие особенности мозга — вероятно, не выявляемые нейровизуализацией, — предопределяющие разницу между теми, у кого развиваются психопатические черты, и теми, у кого их нет (или, иными словами, отличающие устойчивых к воздействию дурного обращения от неустойчивых). В чем могут заключаться эти особенности, пока неясно.

Черепно-мозговые травмы (ЧМТ) тоже чреваты неприятными последствиями, включая развитие психопатических черт и изменение личности. Причины таких травм могут быть самыми разными — от родовых или спортивных травм до падений и автомобильных аварий. Намеренное причинение вреда ребенку взрослыми также вносит свой вклад в травмы мозга у детей. В больницы и морги постоянно попадают дети с повреждениями, полученными в результате сильного толчка, броска об стену, наезда транспортного средства или удара тупым предметом. Повреждения мозга — типичное следствие таких травм, которые могут сопровождаться внутренним кровотечением, способным еще больше нарушить работу мозга и стать роковым. Среди американцев в возрасте от года до девятнадцати лет травмы удерживают первое место среди причин смерти, и черепно-мозговые травмы составляют 50 % таких случаев[186].

Разнообразие причин ЧМТ и их степени сильно затрудняет исследования причинно-следственной связи между перенесенной травмой мозга и психопатологическими проявлениями. Собирать генетические данные в семьях, где дети подвергаются физическому насилию или словесным оскорблениям, обычно нелегко. Поэтому достаточно сказать, что травмы головы никогда ни к чему хорошему не приводят и слишком часто влекут за собой самые трагические когнитивные и эмоциональные нарушения.

Как говорила Мэй Уэст, хорошего много не бывает. Зная, что она подразумевала под хорошим, с ней можно согласиться — до известных пределов. «До каких?», спросите вы. Хотя все мы понимаем, что эти пределы не исчисляются цифрами, мы обычно сразу замечаем, когда переходим границу. Психиатры отлично знают, как мучаются пациенты, ищущие избавления от сексуальной одержимости. Неотступные навязчивые мысли и неослабевающее желание секса очень изматывают, мешая нормальным социальным взаимоотношениям и работе. Несладко приходится и тем, кто постоянно моет руки, ведет нескончаемые подсчеты (сколько горошин у меня в тарелке, у тебя в тарелке, у него в тарелке) и не способны ни работать, ни отдыхать, ни заниматься чем бы то ни было, пока не наведут вокруг идеальный порядок, выстраивая все по линейке, по размеру, по цветам и т. д. Эти неконтролируемые навязчивые состояния сильно отравляют жизнь. Если они невыносимы, их классифицируют как обсессивно-компульсивное расстройство (ОКР). В противном случае их считают просто неприятной привычкой.

Нравственное поведение, пусть в целом похвальное, тоже может оказаться чрезмерным и разрушительным для человека. Когда оно не знает границ, становится неконтролируемым, его называют скрупулезностью или чрезмерной щепетильностью (старинное слово, испокон веков хорошо известное проповедникам, пасторам, раввинам). Считая любую жизнь священной, иной человек готов в лепешку расшибиться, лишь бы не наступить ненароком на какого-нибудь муравья. Стойкое убеждение, что материальное неравенство требует отдавать все больше и больше, может поставить под угрозу благосостояние семьи, не говоря уже о том, что это мешает получать разумное удовольствие и радоваться жизни. Как подсказывает такому человеку искаженная логика, если взять домой двух бездомных собак — это хорошо, то притащить двадцать две — это во много раз лучше. Никогда не успокаиваясь на достигнутом, некоторые щепетильные люди постоянно терзаются мыслями о каких-то недоделках и упущениях. Ларисса Макфаркар в своей книге «Тонущие незнакомцы» (Strangers Drowning) документирует поведение ударившихся в очередную нравственную крайность и неустанно пытающихся «творить добро»[187].

Может быть, эти изощренные моралисты — образец добродетели, пример, которому мы все должны постараться следовать? Аристотель сказал бы, что нет. Он, как известно, ставил нравственную гармонию выше нравственного рвения. Его принцип золотой середины (не путать с золотым правилом) заключается в том, чтобы заниматься благотворительностью разумно, не впадая ни в чрезмерную расточительность, ни в излишнюю скаредность; проявлять разумную отвагу — без неуместного безрассудства, но и без позорной трусости и т. д. Аналогичные принципы — гармонию, равновесие, благоразумие — проповедовал и Конфуций. Оба мудреца прекрасно знали, что подобные качества нельзя измерить, а значит, невозможно сказать наверняка, не слишком ли мы отклонились от золотой середины. Но они знали и другое: здравый смысл, чем бы ни был в действительности, поможет эту середину определить. И он помогает. А скрупулезные перфекционисты одержимы тем, чтобы поступать как можно правильнее, совершать как можно больше хорошего, но им всегда мало. Результат неутешительный: о нормальных благодеяниях уже и речи нет, жизнь окружающих становится кошмаром.

Чрезмерная щепетильность, или скрупулезность, — довольно распространенный подвид ОКР. Она проявляется в неконтролируемой строгости соблюдения нравственных норм и религиозных обрядов. Так, если обряд предполагает очищение перед молитвой, скрупулезный перфекционист будет очищаться снова и снова, опасаясь, что прежних процедур окажется недостаточно и молитва не возымеет действия. Ряд психиатров приходит к выводу, что ни вера, ни нравственные установки сами по себе к развитию этого типа ОКР не приводят[188]. Скорее, наоборот, страдающие ОКР находят в религиозных обрядах или нравственных обязательствах подходящее приложение для своих навязчивых желаний, подогреваемых страхом перед загрязнением или неопределенностью. Другие же психиатры отмечают, что, когда религиозное воспитание акцентируют внимание на грехе и вине, а греховные помыслы приравнивает к греховным поступкам, вероятность обсессий и саморазрушительных идей возрастает[189]. Убеждение, что грешить в сердце — это все равно что грешить действием, воспринимаемое буквально, — тяжкая ноша для человека. Люди, подверженные ОКР, вероятно, менее стойки и не способны отмести эту идею как бредовую.