Сливки - Ольга Гуляева

Мой мальчик, мой малыш!

Как я любила целовать его аппетитные щечки, проводить кончиком пальца по нежному личику, повторяя изгибы профиля, запускать ладонь в его мягкие непослушные волосы. Теперь щеки впали, кожа огрубела и местами была покрыта глубокими оспинами, а под спутанными редкими волосами чётко виднелся островок гладкой кожи на макушке.

Понятно, что он не смог бы навсегда остаться ребенком, которого можно было бы бесконечно тискать, но это взросление должно было быть постепенным, а не вот таким, при котором через два года после мучительного расставания с маленьким ребенком, получаешь сорокалетнего изрядно потрепанного жизнью почти старика.

Радость от такого воссоединения не могла быть полноценной, без примеси горечи, чувства невосполнимой потери и безысходности. Еще утром я допускала мысль о том, что Андрей неплохо устроился в новом мире и не настроен выходить на связь с прошлым. Это мучило меня, но действительность оказалась еще печальнее. Что мне теперь делать и намного ли это его состояние лучше смерти? Ведь даже самые страшные мои опасения чуть было не оправдались вчера. Мой сын собирался сигануть с моста. И пока не было никакой уверенности, что он не попытается сделать это снова. Чертов новый мир довел его до этого. Будь он сейчас мертвый или вот такой вот потерянный и отстраненный, сломленный когда-то полученной психологической травмой или чем-то еще, в одном у меня не оставалось даже последних малюсеньких сомнений – новая эра не имеет права на существование, она слишком много забрала. Должен быть какой-то способ вырваться из этого затянувшегося ночного кошмара.

Теперь мне становилось еще страшнее при мысли о Соне и Мите. Глядя на Андрюшу, я верила в их благополучие еще меньше, чем раньше. Но говорить с вновь обретенным сыном на эту тему было пока бесполезно. Судя по всему, его полностью поглотили воспоминания о вчерашнем тревожном дне.

А тем временем к нам приблизился Раджа. Он вопросительно посмотрел на нашего странного спутника. Но скорбь на наших с Жанной лицах мгновенно избавила его от ненужных вопросов. Он медленно опустился на кресло рядом и стал внимательно разглядывать Андрея, который не придал ни малейшего значения его появлению.

Чтобы не тратить время на догадки и предположения, он достал очки, надел их, посмотрел на Андрея и покрутил колесико сбоку. Теперь я с нетерпением ждала его вердикта. Но он не торопился с выводами, а прежде, чем сказать что-либо, включил компакт и поводил пальцем по прозрачному экрану.

– Андрес, сорок один год, КПЖ 440. Негусто, – заключил Раджа. – Ваш старший, Маргарита, насколько я могу судить. Поздравил бы вас со встречей, но вижу вы не очень довольны.

– Раджа, спасибо, конечно, но вчера мой сын Андрей, – я сделала акцент на правильном произношении его имени, – чуть не пополнил списки суицидников. Он собирался спрыгнуть с моста. Поэтому будьте добры, выкладывайте все, что у вас на него есть, – я указала взглядом на компакт, который все еще оставался в руках араба.

– Не так уж и много, – безропотно откликнулся тот. – В первые годы на перевалочной базе он не отличался кротким нравом и покорностью. Такое поведение было весьма распространенным среди более взрослых сливок. Поэтому они объединялись в отдельные общины, которым уделялось повышенное внимание.

Ну, конечно, подумала я, куда легче промывать мозги с младенчества, чем уже сформировавшимся, хоть и маленьким личностям. Раджа был ярким тому подтверждением. Я невольно вспомнила про самоубийцу на Тверской – ему тоже было за сорок. Оставалась маленькая надежда на то, что Мите тут, возможно, попроще, чем Андрею и Соне.

– Когда он стал таким?

– Судя по всему, задолго до попадания в новую эру. По крайней мере, последние два года – он просто скиталец.

– У него небольшой КПЖ, в прошлом бунтарь, он не приносит никакой пользы и вряд ли сможет послужить на благо общества, – рассуждала я. – Разве это не лишний груз? Не паразит на ровной глади идеальной новой эры?

Раджа молча уставился на меня.

– Здесь никто так не рассуждает.

– Вы уверены, что можете ответить за всех?

– К чему вы клоните, Маргарита?

Я сама удивлялась столь стремительному зарождению в своей голове теории страшного заговора.

– Остальные самоубийцы. Кем были они изначально? Случайно, не бунтарями? Никто ведь не углубляется в причины их решения уйти из жизни? Более того, я сама наблюдала, как равнодушно общество к таким случаям.

Раджа молчал.

– Сделайте кое-что для меня. Посмотрите списки. Последние происшествия.

Араб нехотя включил компакт.

– Сегодня один. Одинокий поэт. 42 года. КПЖ 380.

– В Москве? Есть адрес?

– Да. В восточной части города.

Я кивнула.

– Что вы задумали, Марго?

Он впервые назвал меня так. Так, как называли меня только мои мужчины.

– Проверить правильность своей теории и посвятить в нее вас, Раджа.

Мы договорились встретиться рано утром.

Жанна уловила ход моих мыслей быстрее Раджи и очень хотела поехать с нами на место трагедии. Но я попросила ее остаться с Андреем и не отходить от него ни на шаг.

Жанна уступила ему свою кровать и переночевала в соседнем пустующем номере.

С вечера я предложила сыну принять ванну. Мы нашли ему чистую новую одежду в гостинице. Потом я расчесала и подравняла его волосы.

Всю ночь я старалась не смыкать глаз. Он тоже долго не спал, и воспользовавшись этим, я рассказывала ему о детстве. Припоминала много интересных и не очень значительных событий, его занятия и увлечения. Старалась как можно чаще упоминать отца, сестру и маленького брата.

Я чувствовала его интерес и иногда, несмотря на кромешную темноту в номере, угадывала улыбку. Местами он едва слышно хихикал или даже поддакивал, подтверждая, что понимает, о чем я. Но порой погружался в себя и переставал реагировать. Его вниманием было очень сложно завладеть, но я была уверена, что со временем найду к нему подход. И тогда, подобрав ключики к его сознанию, расспрошу его обо всем, что он помнит о сестре.

Под утро я все-таки задремала, а когда проснулась, чуть не постарела на десять лет разом. Андрея не было в кровати. Он стоял на балконе, перевесившись через перила и глядя вниз. Я вскочила и вышла вслед за ним, очень аккуратно, при этом торопливо, но поняла, что опоздала. На соседнем балконе уже стояла Жанна в ночной рубашке и уговаривала Андрея вернуться в номер. Она поймала мой полный ужаса взгляд и кивнула, давая добро прикоснуться к нему.

Одной рукой я крепко обхватила запястье сына, другой – обняла его за талию. Он наконец выпрямился и обратил внимание на нас обеих. По его взгляду я поняла, что наваждение, приведшее его на балкон, отступило. Но оно могло вернуться в любой момент. Поэтому я очень спокойным тоном сказала: