Трон Знания. Книга 4 - Такаббир Эль Кебади

— Ты находишься в шаге от черты, за которой я перестану тебя уважать. Хорошо подумай, прежде чем его сделать.

Фиолетовая татуировка на лбу Хёска словно наполнилась кровью. Жрец моргнул, и Малика успела заметить на веках татуировки в виде глаз. Странно, но раньше она не видела, как Хёск моргает.

— Шабира… Ты неправильно меня поняла.

— Правильно.

— Я твой друг…

— Единственный и настоящий. Знаю, — произнесла Малика. — И потому забуду наш разговор. А теперь отведи меня к Иштару.

Пешком Малика добиралась до храма намного медленнее, чем в паланкине, хотя старалась идти быстро. Отвлекали обмены приветствиями с прохожими. Иногда приходилось пробираться через толпы людей, хлопающих в ладоши в ритме барабанов: бум, бум-бум. Хёск шёл рядом мрачный, задумчивый. Не выдержав, махнул рукой. Воины, опередив Малику, принялись оттеснять ракшадов к заборам и стенам домов. А она смотрела по сторонам, надеясь увидеть хоть одну женщину.

Площадь перед храмом встретила привычной тишиной. Шествуя по фиолетовым плитам, Малика косилась на Хёска, оглядывалась на воинов, идущих следом. Неужели её заманили в ловушку?

Словно почувствовав беспокойство шабиры, жрец тихо произнёс:

— Близится сезон штормов. А он всё молится.

— Иштар?

— Святых мест у нас не так много, но в конце вам надо побывать на Острове Шабир. Если море будет неспокойно, придётся завершить паломничество после ночи Лунной Тишины.

— Ночи Молчания, — поправила Малика.

Хёск отрицательно покачал головой:

— Ночь Молчания перед коронацией. Ночь Лунной Тишины — это наш новый год.

— Когда начнётся сезон штормов?

— Точной даты нет. Когда с еракли опадут цветы.

— Что это?

— Деревья с синими цветами.

— Те, что растут в саду? — догадалась Малика.

Хёск кивнул:

— Ветки уже клонятся к земле. Возможно, сезон штормов начнётся чуть раньше.

«Значит, и раньше закончится. И я поеду домой», — подумала Малика, однако жрец тут же задушил надежду.

— Я помню, как цветы опали где-то в это время, и море штормило почти четыре месяца. Затишье наступает всегда в одну и ту же ночь.

— Так что с Иштаром? — спросила Малика, приблизившись к дверям храма.

— Молится, — уклончиво ответил Хёск, вошёл в храм первым и пошагал вдоль стены, ведя пальцами по письменам.

Под стеклянным куполом шелестели крыльями птицы, по полу метались тени, по стенам прыгали солнечные блики. Над чаном посреди помещения курился дымок, и в воздухе стоял подзабытый сладковатый запах. Судорожно сглотнув, Малика обвела зал взглядом. Иштар упирался руками в боковую стену и словно толкал её перед собой. На миг показалось, что это Шедар, но нет… Широкие плечи и крепкую спину закрывал кремовый плащ, украшенный золотой нитью. Вскоре Хёск приблизился к Иштару и вынудил его сдвинуться с места.

Ожидая, когда мужчины закончат обход зала, Малика боролась с желанием выйти на улицу. Ей не нравилось собственное состояние. Руки и ноги наливались свинцом, мысли становились вялыми. На плече ныл шрам от прута Иштара. Блики на стенах превращались в звенья цепи, тени на полу походили на пятна крови, шелест крыльев напоминал щелчки кнута. Если бы рядом возник Адэр — она бы решила, что её откинуло на два года назад, в бандитский лагерь.

— Зачем пришла? — прозвучал голос Иштара.

Малика посмотрела в воспалённые глаза:

— Давай выйдем.

Спрятавшись в тени изваяния тигра, они долго не могли начать разговор. Иштар был явно чем-то озабочен и всем своим видом показывал, что не намерен болтать. Малика приходила в себя. Надо бы написать Адэру, чтобы не вздумал приехать в Ракшаду. Он не сможет прожить здесь и дня. Запахи сведут его с ума.

Малика провела ладонью по лбу. Откуда такая бредовая мысль? Адэр никогда сюда не приедет.

— Зачем пришла? — повторил Иштар, оторвав взгляд от домов на краю площади.

— Хотела узнать, когда мы отправимся в паломничество.

— Не знаю.

Малика коснулась пальцами его впалой щеки:

— Что с тобой происходит?

Иштар отшатнулся:

— Я болен.

— Чем?

— Я потерял контроль над рассудком.

Малика прижала руку к груди:

— Ты кого-то убил?

— Мне приснился сон, — сказал Иштар и умолк.

— И что? — настороженно спросила Малика.

— За тридцать четыре года ко мне ни разу не приходили сновидения. Понимаешь? Нет?

— Нет.

— Я был беспомощным как букашка.

Привалившись спиной к каменной лапе тигра, Малика рассмеялась:

— Иштар…

— Это ужасное состояние, когда идёшь не туда, куда хочешь, делаешь не то, что хочешь. Руки не слушаются, ноги сами по себе, в голове дом сумасшедших. Я больше не хочу видеть сны.

— И поэтому не спишь?

Взгляд Иштара стал глубоким, задумчивым.

— Я не принадлежал сам себе. Я побывал в шкуре раба.

Малика дотянулась до его руки, сжала запястье:

— Тебе приснился кошмар?

— Самое страшное не то, что мне приснилось, а то, что происходит сейчас. Во сне я всё делал против своей воли, а теперь не могу избавиться от желания всё повторить.

— Ну и кто тебе мешает?

Иштар впился взглядом в Малику:

— Закон.

Она отдёрнула руку:

— Мне тоже часто снятся кошмары. Я просыпаюсь, понимаю, что это всего лишь сон, и забываю. А ты кружишь по храму и теряешь драгоценное время. Ты же умеешь отключать ненужные мысли. Вот и отключи.

— Что тебе снится? — спросил Иштар, потирая запястье.

— Как ты набрасываешь петлю мне на шею и душишь.

— Этого никогда не произойдёт.

Малика кивнула:

— Знаю. Потому и говорю: отключай мысли.

Иштар переступил с ноги на ногу:

— Сделаю ещё пару кругов. Подождёшь?

Приказал воинам принести для шабиры паланкин и устремился в храм.

***

Малика надела непривычный наряд: штаны из тончайшей кожи, платье с высокими боковыми разрезами и плотную, но довольно прозрачную чаруш. Набросив на руку плащ с капюшоном, покинула спальню и направилась на террасу — воины-носильщики обычно ждали её в саду, возле лестницы. Однако в этот раз обуви перед порогом не было.