Записки районного хирурга - Дмитрий Правдин

Салон автомобиля не отапливался, я, кутаясь в тулуп, в какой-то момент начал подремывать и прислонился к боковой дверце. Машина была старой, замок дверцы держался на честном слове.

Лихач-водитель резко повернул на узкой сельской улице, замок открылся, дверца распахнулась, и я на полной скорости вывалился из автомобиля. Мне удалось сгруппироваться, и я угодил в придорожный сугроб. Все произошло так быстро, что никто ничего не успел понять.

Я воткнулся головой точно в сугроб, Вошел в снежный холм по пояс, наружу торчали только ноги. Я засел настолько сильно, что не мог выбраться сам: мешал тулуп и толща снега, стягивающая руки. Кровь прилила к голове, мне не хватало воздуха, еще немного и я задохнулся бы. Но внезапно я ощутил, как кто-то разгребает снег и тащит меня за ноги вверх.

Через пару минут я лежал на дороге. Вокруг стояли члены оперблока и водитель и хохотали в голос. Встав и отряхнувшись, я присоединился к веселью. Все закончилось благополучно, но меня смущал один факт. От дороги до сугроба было не менее двух метров. Как мне удалось, сидя правым боком к обочине, угодить точно в сугроб, а не плюхнуться на мерзлую дорогу и сломать себе шею?

Многие вещи невозможно объяснить с точки зрения формальной логики. Поэтому мы называем их казусами.

Пете Похлебкину не повезло: он попал в стройбат. Прослужив пять месяцев, парень потерял килограммов двадцать собственного веса и приобрел такие твердые мозоли на руках, что запросто мог дергать крапиву без рукавиц.

Но судьба благоволила рядовому Похлебкину, так как его послали на погрузку пиломатериала в населенный пункт, располагавшийся всего в пятидесяти километрах от дома. Мамка Петина приехала и отпросила сыночка домой на одну ночь. Вечером забрала, а к утру обещала доставить служивого назад.

Голодный Петя с порога набросился на еду. Все время внезапной увольнительной он посвятил чревоугодию. Утром отяжелевший стройбатовец в сопровождении мамки поехал к месту службы. Вез его сосед дядя Николай, которому было обещано пол-литра самогона. «Трубы» у дяди «горели», и две трети «оплаты» он выпил залпом, даже не поморщившись. Отъехав километров пять от деревни, раритетный «Москвич 408» взбунтовался и на ровном месте перевернулся вверх колесами.

Дядя Коля отделался легким испугом, мамка сломала ключицу, а Петя получил тупую травму живота. Пока их нашли и доставили в больницу, прошло больше пяти часов. Водитель уже оправился и в лечении не нуждался, женщину загипсовали и, предложив в плановом порядке прооперировать — вставить специальный штифт в место перелома, госпитализировали в отделение.

С солдатом все обстояло гораздо сложнее. Он жаловался на боли в животе, состояние было тяжелым. Выполнив лапароцентез,[25]я получил кровь. Значит, внутренние органы повреждены и кровоточат. Я предположил, что повреждена селезенка.

Взяли Петю в операционную, я открыл брюшную полость. К ране прилежал огромный перераздутый желудок, плавающий в крови. Он закрывал остальные внутренние органы. «Странно, что я не повредил его во время лапароцентеза, — подумал я. — Мы так сильно торопились, что перед операцией не промыли желудок пациента…»

Я разрезал желудок и попытался удалить его содержимое отсосом — но куда там! Весь орган был буквально забит пищей. Была там курица, свиное сало, соленые огурцы, помидоры, картофель, борщ и прочая, и прочая.

Отсос не справлялся и постоянно забивался, так как куски были довольно крупными. Похоже, голодный парень проглатывал куски, так толком и не разжевав их. Пришлось вычерпывать содержимое руками, освобождая желудок. В итоге получилось порядка пяти литров пищи.[26]

Как только желудок уменьшился, со стороны селезенки появилась алая кровь. Отодвинув желудок, я увидел размозженную селезенку. Она практически полностью оторвалась от своей ножки. Получалось, что набитый под завязку желудок сработал как «подушка безопасности»: придавил размозженный орган и остановил кровотечение. Обжорство спасло жизнь Петру Похлебкину.

Селезенку удалили, излившуюся кровь собрали и влили обратно в организм. Парень поправился, но был, к несказанной радости матери, комиссован из Вооруженных сил. Без селезенки он оказался негоден к строевой подготовке в мирное время.

Заканчивая главу, я хочу рассказать одну историю, в которой главный вопрос так и остался нерешенным.

Перед самым обедом в кабинет хирурга вошел грустный молодой человек лет двадцати пяти. Правой рукой он бережно придерживал левое предплечье.

— Здрасте! — начал вошедший. — Разрешите.

— Да, да, присаживайтесь, — устало произнес я. — Что случилось?

— Да, вы знаете, не знаю, с чего начать? — замялся посетитель.

— Ну с основного! Что болит?

— Да штука-то вся в том, что ничего и не болит.

— Странно, а что тогда ко мне привело?

— Доктор, я хочу провериться.

— Так, давай по существу! Техосмотр хочешь пройти?

— Нет, не техосмотр, — парень улыбнулся.

— Ладно, тогда выкладывай, а то у меня обед уже начинается.

— Ну, значит так! — выдохнул пациент. — Вчера я маленько выпил и пришел домой, ну слегка пьяный. Ну, Ирка начала кричать, ругаться, ну все такое.

— А Ирка у нас кто?

— Ирка — это моя жена. Ну, в общем, она стала меня ругать, я уж не помню как, но она меня ударила градусником. Вот! — Муж Ирки представил мне свое левое предплечье, на котором была небольшая ссадина длиной около пяти сантиметров.

— Ну и что? — индифферентно осведомился я. — Вот с такой вавкой приперся к хирургу? Не стыдно?

— Да, доктор, вы не обижайтесь. Я бы, конечно, с такой царапиной не пришел, но градусник-то разбился!

— Разбился?

— Точно! Разбился!

— Логично! Раз такая «страшная» рана образовалась! Ладно, все, я обедать, пройди в перевязочную, сейчас тебе руку зеленкой смажут, и ступай домой!

— Доктор, подождите! Градусник разбился, а он ртутный был! И ртути нету!

— Как так нету?

— Не знаю! Она меня градусником ударила, стекло разбилось, а ртуть куда-то пропала! Может, она там? — Молодой человек кивнул на левую руку. — Может, ртуть в руке осталась?

— Что за бред? Как она туда могла попасть?

— Доктор, ну можно проверить? Снимок сделать? Градусник большой был, технический, в нем грамм пятьдесят ртути было, и вся пропала!

— Пятьдесят, говоришь?

— Ага, пятьдесят!