Автоматная баллада - Андрей Уланов

Швейцарец честно попытался вспомнить всё, что ему было известно про японское фехтование. Без агеевской отравы выходило не очень — вспоминалась лишь история об основателе школы Иаи-дзюцы[10].

Впрочем, и пилюля навряд ли сумела бы выцепить из его памяти что-либо существенное.

Хорошо. Леший с ним, с кэндо, — что есть фехтование вообще? Дурость, говорил Старик, когда ты, в очередной раз насмотревшись или начитавшись каких-нибудь пиратов-мушкетёров, принимался браво размахивать воображаемым абордажным тесаком а ля нож кухонный. Дурость, повторял он, и немедленно перестань ею маяться — для сверления в мишенях отверстий существуют куда более подходящие предметы, называемые пулями, а ножом тебе ещё хлеб резать.

Припомнив эту картину, Швейцарец вновь усмехнулся: нож на его поясе, серповидная смерть из лопатки самолётной турбины, для резки хлеба подходил неважно — а вот с неосторожно подставленными шеями дело обстояло строго наоборот.

Вспоминаем дальше? Вспоминаем…

Реально значение остро заточенных железяк было ничтожно уже в эпоху Наполеона, а то и раньше… Старик прерывается, смачно хрумкает луковым пером… смысла тратить часы обучения на это вроде бы и нет, но с другой стороны… знание хотя бы основ рукопашного и штыкового боя вызывает у бойца пропорциональное увеличение самооценки вкупе со сбалансированным проявлением реалистичного восприятия окружающей опасности. Фехтование — туда же! Когда у бойца боллз накачиваются равномерно с мышцами — это правильно![11]

Так… уже теплее…

Лежать на камнях больно… в особенности когда по твоей спине неторопливо прохаживаются два сапога… отнюдь не пустых.

Даже в шинковании, лениво цедит Старик, даже в пресловутом шинковании ближнего своего железяками различной степени кривизны и заточенности главное — именно выбор правильной стратегии. Не важно, запомни, не важно — пистолет у тебя в руках, двуручный меч, украдкой подобранный камень, горсть песка или кукиш без масла. Если правильна стратегия — ты победишь! Если же ты умудрился загнать себя в стратегическую жопу… что ж, шанс выкрутиться на тактическом уровне у тебя, возможно, останется. Но! Учти — на каждого выкрутившегося Македонского в науке истории припасено по десятку Ганнибалов, Карлов Двенадцатых, Наполеонов и прочих блестящих тактиков, одержавших кучу блестящих же тактических побед и в итоге блистательно просравших всё и вся.

Горячо? Пожалуй, что совсем горячо.

В чёрном бархате над его головой начали медленно разворачиваться пастельные полосы. Когда-то, вспомнил Швейцарец, это сияние звалось северным… когда-то… до войны.

Анна… Аня-Аннушка добилась в шинковании, тьфу, в фехтовании успехов. Особенных успехов, сказал наш ничего не говорящий впустую иерарх Дяо. И — математика. Аннушка умеет считать, умеет мыслить стратегически… эге, да, похоже, товарищ Дяо чуть ли не открытым текстом намекнул, что Анюта у нас не по годам расчётливая сука, достойная наследница своего высокопролезшего папаши. Если это и в самом деле так, подумал Швейцарец, то бедному десятнику Энрико можно лишь посочувствовать — как и любому другому, кого эта барышня возжелает использовать в качестве подстилки для вытирания сапожек.

Так?

Так, да не совсем.

«В кэндо… и математике». Дяо, Дяо, дятел ты долбаный, почему же ты назвал обе дисциплины. Почему «и»? А и Б сидели на трубе, А упало, Б пропало… И служило в КГБ?

Швейцарец вздохнул.

Чёрт, может, я вообще слишком много думаю? Излишне богатое воображение иной раз способно навредить куда хуже, нежели отсутствие этого самого воображения напрочь. Может, на самом деле этот Дяо вовсе не Ришелье с Фишером в одном лице, а обычный перекрасившийся партайгеноссе? И я тут навосстанавливал скелет динозавра по косточкам курицы из позавчерашнего бульона? Устроил мысленную дуэль с ветряной мельницей?

Нет. Я был там, я видел эту жирную хитрую тушу. Иерарх Дяо — это очень умная, нет, очень, очень умная сволочь. И я молился, если бы знал, как это делать… молился бы, чтобы он был в этом проклятом замке, когда я… Прекрати! Прекрати и забудь, не смей даже думать об этом — до срока!

Швейцарец резко сел. Закрыл глаза. Медленно — очень медленно — досчитал до сотни. Выдохнул. Прислушался. Кровь в висках стучала привычно-размеренно… глупость какая, он что, детектор лжи собрался обманывать, по той забавной стариковской методе…

Глупость.

Думай, голова, думай, зло приказал он. Папаху куплю, атаманом назовусь.

Анна… почему же ты вдруг сорвалась с места и бросилась вместе с этим десятником через всю нынешнюю Ойкумену? Что погнало тебя? Неужели это и в самом деле были четыре слова, которые один из подручных иерарха Бура выкрикнул своему шефу, не обращая внимания на замершую у стены полуразобранную куклу?

Принято радио на немецком!

Звёзды кололи глаза холодными лучиками-льдинками. Швейцарец моргнул, с силой потёр виски… задавил начавший было накатывать из глубины зевок.

Немецкий — это да, это было сильно. Ладно бы английский либо, скажем, французский — второй основной, если верить книжкам, язык Канады, не представлявшей собой особо важной мишени. Ну или всё же испанский. Хотя Латинскую Америку должна была здорово пришибить отрыжка Судного дня — серия потрясших израненную планету «природных» катаклизмов. Старик говорил, что им одних цунами должно было хватить выше крыши — большинство крупных городов там были приморскими…

А немцы… по обеим Германиям, что называется, «от души» помолотили тактическим ядерным ещё до Апокалипсиса. Плюс океанские воды… откуда, чёрт побери, там возьмутся уцелевшие? С мощным радиопередатчиком, способным пробиться через электромагнитное безумие нынешней атмосферы.

У этого вопроса был и другой ответ, но сейчас Швейцарец сознательно придерживал его — хоть и считал куда более вероятным. Подождёт… до встречи со Стариком.

Итак, храмовники принимают радиограмму — и меньше чем через две недели Анюта учиняет побег. Не в пустоту, не абы куда — девушка явно имеет перед собой чёткую цель… на Западном побережье… или ещё дальше? За Волжским морем, в землях, где водятся драконы, как любили писать на старинных картах… то есть мутанты… а может, и не водится там никто, даже тараканы, а есть лишь спёкшаяся в шлак почва, всё ещё сочащаяся невидимым ядом. Старик уверяет, что если американцы сумели запустить хотя бы половину своих баллистических «пташек», то вся европейская территория Советского Союза превратилась бы в сплошное пятно радиации. 300 рентген в час. Физическая смерть всех и всего от Бреста до Урала включительно. Минус правительственные бункеры и те, кто в ракетных шахтах и прочих укрытиях. Впрочем, Старик в этом вопросе пессимист — Судный день отпечатался в его душе куда глубже, чем у прочих… и порой мне кажется, что я знаю — почему.