Маша и Медведев - Инна Туголукова

Как там у Высоцкого?

А-а!.. Все равно — автобусы не ходют,

Метро закрыто, в такси не содют…

Вот, стало быть, про кого он писал свою песню! Про нее — про Марусю Бажову. А значит, «спи, Серега», в смысле Маруся. Что тебе еще остается, дурочке безголовой? Утро вечера мудренее…

Когда на следующее утро Маруся добралась наконец до Новишек, Медведева там уже не было.

Митя гнал машину на предельной скорости, и только когда ее основательно тряхнуло на глубокой выбоине, притормозил у обочины. Пока менял колесо, злость улеглась, и можно было уже не просто сыпать проклятиями, а спокойно размышлять о случившемся.

Наверное, это в природе человека: не ценить то, что имеешь. Пока Маша преследовала его своей любовью, или что там ею двигало, он был невозмутим. Но стоило ей показать пренебрежение, и он словно взбесился.

Потому что наплевала на его просьбу? Так невелика причина. Или на его чувство? А есть оно, это чувство? Да есть, черт побери, есть! Только вот не ясно пока, кому оно нужно.

Ведь не могла же она не понять, не почувствовать, зачем именно он просил ее остаться, о чем хотел говорить. И тем не менее уехала. Ну, допустим с большой натяжкой, не смогла отказать Горюнову, отмахнуться — вот такая ответственная дурочка. Хотя ему отказала с легкостью необыкновенной! И ведь вообще не вернулась! Почему? Ответ только один: разговор этот ей не нужен, ничего в своей жизни она менять не собирается. Во всяком случае, не с ним.

И значит, все его переживания просто смешны. Ее вполне устраивает сложившееся положение вещей: никаких обязательств, никто никому ничего не должен. Или он это себе придумал, чтобы утешить оскорбленную гордость? Чтобы не думать о втором варианте, вполне допустимом и естественном в наш раскрепощенный век. Да какое там! Во все времена от сотворения мира. Мгновенная вспышка страсти. Кто от нее застрахован? Да никто. И сам он яркий тому пример.

Но ведь Маша такая искренняя! И он, чего уж тут лукавить, прекрасно знает, как на самом деле она к нему относится — есть с чем сравнивать. Значит, просто боится перемен. А разве сам он не боится по большому счету? Вот то-то и оно.

Ну что ж, может, это не такой и плохой вариант. И за старика спокойнее, пока она рядом. Одно он решил твердо: с Машей или без Маши, но сегодня же, сразу по приезде, он укажет Нинели на дверь.

В Москве, секунду поколебавшись, Медведев достал из машины картину и понес в дом, тщательно оберегая от посторонних глаз.

Едва успел распахнуть дверь, как на грудь, чуть не сбив его с ног, бросился Чарли. Из кухни, вытирая руки полотенцем, вышла домработница Шура.

— С приездом, Димитрий! Давай сюда картину, а то порвет когтями. Он уж минут десять у дверей сидит, чует хозяина.

Она приняла натянутое на деревянную раму полотно, подошла поближе к свету.

— Это кто ж такая будет? Смотри-ка, вся прямо светится. Надо в спальне повесить, напротив кровати. Проснулся — и будто солнышко в окошке.

— Так и сделаем. Только сначала раму закажем.

— Так я сегодня и отнесу в багетную мастерскую. Ты только скажи, какую хочешь.

— Спасибо, Шура, я сам отнесу и на месте разберусь. А Нинель?..

— Спит еще, королева, — скривилась Шура. — Она у нас раньше двенадцати не встает. А пока намажется да накрасится, считай, полдня пролетело.

Шура Нинель не любила и отношения своего не скрывала. Но Нинель считала ниже своего достоинства реагировать на капризы прислуги, тем более что та выполняла свои обязанности безукоризненно и черту не переступала.

Появилась она у Мити в доме задолго до Нинели, по рекомендации приятеля, у которого работала няней Шурина родная сестра.

Раньше Шура жила в Кронштадте, заведовала офицерской столовой, не гнушалась и сама постоять у плиты, хотя могла бы вообще не работать — муж возглавлял интендантскую службу и выжимал из своей должности все и даже более того.

— Чтоб больше не было, — любила повторять Шура, чокаясь с ним за семейным столом.

— Воровать — не торговать, — весело ржал тот. — А доброму вору все впору.

Но на работу Шура одевалась скромно, без украшений, чтобы, как говорила, не дразнить гусей, хотя от барахла и побрякушек ломились шкафы и шкатулки.

Жили вчетвером в большой двухъярусной квартире: они с мужем и сын с дочкой. Потом дети выросли и, будто сговорившись, в один год завели собственные семьи. И квартиру пришлось разменять: молодым досталось по однокомнатной, а им с мужем комната в коммуналке. Так уж получилось — времена стояли как раз переломные, и даже связи не помогли. Но муж не унывал.

— Я, — говорил, — свое возьму, потому как сытно жрать хотят во все времена.

Но тут как раз его из армии и поперли, и он, и раньше-то любивший заложить за воротник, теперь предался губительной страсти с удесятеренной силой и как-то очень быстро спился, превратившись в злобного неопрятного старикашку.

И Шура, помыкавшись так годок, не выдержала и уехала к сестре в Москву. Сестра вдовела, жила одна в трехкомнатной квартире на Живописной улице и приняла ее с распростертыми объятиями. Устроила сначала поваром в детский садик, а потом вот домработницей к Мите.

— Зови меня просто Шура, а я тебя буду Димитрием величать. И уж выкать не стану, не обессудь, ты мне в сыновья годишься, — сказала она ему прямо с порога.

И действительно, относилась к нему, как к сыну, и Медведев очень ценил это и платил таким же уважительно-любовным отношением, признательностью. И когда Нинель, воцарившись в доме, попыталась было выжить Шуру, чуя в ней затаенную угрозу, он сразу и навсегда дал ей понять, кого из них предпочтет, если придется сделать такой выбор.

Благоразумная Нинель урок усвоила, но после Митиной мнимой смерти первым делом выставила за порог убитую горем Шуру. Та вернулась в детский сад и варила там супы да каши вплоть до Митиного чудесного воскрешения, «второго пришествия», как она говорила.

Предательство Нинели и ее связь с Карцевым только укрепили Шурину жгучую ненависть.

Митя взял в руки картину, и по тому, как разгладилось его лицо, по легкой улыбке, зародившейся в уголках рта, проницательная Шура догадалась, что существует некая интрига.

— Как ее зовут? — бросила она пробный шар.

— Маша.

— Уж не та ли, что живет теперь с Василием Игнатьевичем?

— Та самая.

— Ну-ка, дай-ка я еще разок посмотрю…

Она протянула руку, но Нинель, бесшумно возникшая в проеме арки, ее опередила.

— Митька! — с притворной сердитостью сказала она, впиваясь взглядом в лицо незнакомки. — Я ревную. Ты зачем притащил сюда эту мазню?

Он забрал у нее картину и передал Шуре.