Кентавр на распутье - Сергей Иванов

Вообще Гай славный человечек – из лучших, кого я знаю. В нем даже присутствует совесть, что и вовсе редкость. Из него не сотворить ни подлеца, ни завистника – он устойчив, как ванька-встанька. Но, как и того, склонить Гая можно к чему угодно – простым волевым напором, даже не прибегая к пыткам или угрозам, – и тогда Гай способен предать самых близких, включая себя. Это потом он вернется к прежней позиции и жестоким угрызениям, но дело-то уж сделано, поезд ушел. И так же беззащитен Гай перед соблазнами. Это счастье, что средств у него едва хватает на прокорм – избыток их превратил бы беднягу в обжору или пьяницу. А не дай бог, Гай станет «получать по способностям» – его же приберет к рукам первая хищница, встреченная на пути. И уж тогда упьется кровушкой непротивленца!..

Но пока он оставался невостребованным. То есть ужиться с Гаем пытались, однако долго не выдерживали: слишком он «не от мира». Гай никого не обижал и, уж конечно, пальцем не трогал, а к уходам подруг относился с полным сочувствием. Вообще понимал людей, как немногие, хотя сам вел себя… неординарно, скажем так. Кстати, и внешность у него примечательная. При том, что голова чересчур велика для такого щуплого тела, вдобавок лысая и шишковатая, уродливым Гай не выглядел. Скорее инопланетянином или сказочным гномом. Может, фокус заключался в его глазах, улыбке, голосе. Наконец, в том, что Гай был добряком и умницей.

А сколько ходило про него смешных баек! Притом беззлобных, на что мало кому везет. Еще Гай вопиюще беспечен, подчас влезая в такие авантюры, что даже я бы остерегся. Трудился-то он не разгибаясь, а его репортажи; обзоры, комментарии уже пользовались в Океане немалым спросом, судя по счетчику. Вот только доходов это не приносило, поскольку связываться с рекламой Гай отказался наотрез. Впрочем, мне удалось убедить Аскольда, что камикадзе-правдолюбцы, вскрывающие здешние нарывы, ему полезны, и втихаря тот финансировал Гая, даже «компруху» подбрасывал – предусмотрительный, как всегда, главарь охотно топил местные власти в их собственном дерьме, высвобождая пространство для себя. А что первый удар наносят обычно по «рупору», его мало заботило.

Обитал Гай недалеко от центра, но в таком глухом месте, где ни один из городских воротил не имел настоящей власти, а заправляли больше «шакалы», терроризируя тех, кто не успел или не решился еще переселиться в одну из слобод. Дома тут на три четверти опустели, а в своем подъезде Гай и вовсе остался один, упрямо не желая сменить дислокацию. Как мог, я обезопасил его гнездо, даже добыл для репортера броневичок, старенький, но добротный, вполне умещавшийся в вестибюле, который приспособили под гараж, заодно надежнее перекрыв подъезд. И взял с Гая слово, что на все опасные встречи он будет ездить с охраной, а все подозрительные посылки не станет вскрывать без сапера – пусть уж Аскольд и это оплачивает. А после того, как репортер замахнулся на «самое дорогое»: на лучезарного нашего президента, Клопа вонючего, – я, не полагаясь больше на слово Гая, навесил ему круглосуточный «хвост», подрядив на это охранное агентство, лучшее в городе. Конечно, если за Гая примутся всерьез, это вряд ли его спасет, но по крайней мере убережет от дешевых наездов.

Оставив «болид» перед входом, я вступил в подъезд и по узкой лестнице, вокруг неработающего лифта, поднялся к четвертому этажу. Здешние стены давно требовали ремонта, но Гая это не трогало, к тому же он видел их редко. С квартирной дверью оказался порядок, и я проник внутрь, воспользовавшись своими ключами. Очутился в захламленной прихожей, истомившейся по влажной уборке, оттуда прошел в комнату, служившую одновременно кабинетом, спальней, столовой, библиотекой, гостиной. Зато и грязи тут скопилось впятеро. По полу разбросаны огрызки яблок, апельсиновые корки, клочки бумаг, вокруг компа громоздятся грязные тарелки и кружки с присохшими остатками кофе – уж аккуратностью Гай не отличался. Мне надоело засылать сюда уборщиц, тем более что едва не каждую оголодавший репортер пытался склонить к сожительству. Время от времени Гай собирался с духом и сам перемывал посуду, даже подметал полы, однако порядок сохранялся до первой трапезы.

По мере того как я выбивался в зажиточные, к Гаю перекочевывала моя мебель – с потёртой обивкой, разболтанными креплениями, жвакующими пружинами, но еще годная. Теперь он восседал в бывшем моем кресле, а дрых на старом диване, завалясь в продавленную мной ямищу. И складировал книги на этажерке, склеенной мною же из дешевых полок, а шмотки – в трехдверном полированном шкафу с антресолями под потолок. А уж мои табуреты стояли у Гая по всем углам и применялись под самые разные нужды. Одевался он исключительно в «секонд-хенде», а кормежку прикупал на ближнем рынке, подешевле. И совершенно не брал всю эту ерунду в голову.

– Затворнику от затворника! – сказал я, озираясь. – И как ты выживаешь тут?

Душок и впрямь стоял тяжелый: пахло пылью, горелым табаком, потом, – это не считая общегородской духоты. И даже если открыть окно, в квартире не станет прохладней. Все-таки придется навязать ему кондиционер, устроив принудительную вентиляцию.

– Куда? – невпопад откликнулся Гай, не отрывая глаз от экрана старенького Мака. – Погоди, ща вернусь.

По всему видно, он уже много дней не покидал квартиры и подъедал последнее, оттягивая неизбежный поход за продуктами. Справа от замызганной клавиатуры дымился густой чай, наверняка несладкий, слева возлежала на блюдце корочка хлеба, присыпанная изюмом. И кажется, Гай опять захворал – для него дело обычное. Несмотря на жару, напялил на себя пару футболок, а поверх, на плечи, набросил свитер. Он вообще хилый – неудивительно при таком распорядке. От сидячей работы, продолжавшейся круглосуточно, с перерывами на обрывочный сон, Гай сделался сутулым, даже отрастил пузико. Кожа у него стала землистой, лицо – одутловатым. Когда Гай забывался, и вовсе начинал разговаривать с собой, пугая непривычных. Он дневал и ночевал в Океане, а живого моря не видел. И стоило тогда селиться на южном побережье?

– Кранты! – вдруг объявил Гай, толчком разворачивая кресло. – Потехе – время.

Вскочив, он ходко засеменил на кухню, шаркая по тусклому паркету, а оттуда уже тянуло сочными ароматами, хоть как-то облагораживая атмосферу. Все же к моему приходу хозяин подготовился, не пожалев ради такого случая последних запасов. В отличие от многих, Гай не придерживался традиций и не считал прием гостей обязанностью – просто хотел сделать мне приятное. Он даже прибрался тут на скорую руку, судя по неспешно оседающей пыли.

Пройдя к окну, я не без сложностей его распахнул, задержавшись на минутку, чтобы оглядеть окрестности. Перед домом, к счастью, раскинулся старинный парк, и здешние деревья разрослись настолько, что верхушками крон прикрыли квартиру. И все ж броневые стекла не помешают. Заодно кондиционер присобачим – не отвертится, стервец!

Задернув плотнее шторы, я расселся в широком кресле, обтянутом коричневым бархатом, – вот оно гляделось новым, поскольку использовалось лишь гостями. А Гай уже спешил обратно, неся в руках знакомый мне поднос, груженный чашками и блюдцами из сервиза, тоже бывшего когда-то моим. Пожалуй, из своего у Гая осталась лишь само жилье да библиотека, собранная за прежние десятилетия, когда такое собирательство еще имело смысл.