Ищите и найдете - Михаил Волконский

Авакумов захрипел, и в горле у него послышалось бульканье, душившее его…

— Разве он умрет? — с некоторым ужасом спросил Варгин.

— У него началась уже предсмертная агония, — ответил Трофимов, — теперь уж ничто не спасет его… Ничем нельзя даже облегчить его страдания… Теперь за дело, Варгин!..

— За какое дело? — удивленно спросил тот, нисколько, однако, не возражая против того, что Степан Гаврилович так попросту называет его по фамилии.

— Нужно как можно скорее, — пояснил Трофимов, — перевезти этого молодого человека ко мне, чтоб не оставлять его здесь… Кати кресло, помоги мне!

Они выкатили кресло в столовую, и здесь Трофимов начал распоряжаться…

Явился Крохин и стал отдавать приказания, какие требовал от него Степан Гаврилович.

Была сейчас же заложена карета, больного вынесли на тюфяке, уложили его в карету, в нее сел Трофисов с Варгиным, и они поехали…

Тут только на свежем воздухе Варгин свободно вздохнул и пришел в себя.

— Так это ты? Ах, чтоб тебя! — обратился он к Трофимову, дружески и, насколько позволяли обстоятельства, радостно взглядывая на него. — Теперь я вижу, что это действительно ты… но как же я не узнавал тебя до тех пор, пока ты сам не сказал мне?..

— Времени много ушло! — усмехнулся Трофимов, или, вернее, тот, кто называл себя этим именем.

— Да откуда же много? — возразил Варгин. — Напротив, все это, мне кажется, было так недавно!..

— Может быть. Но теперь узнать меня могут лишь тогда, когда я захочу… И я не открылся бы тебе, если бы это не было необходимо… Как ты попал к Авакумову?

Варгин сморщил лоб, припоминая.

— Не знаю… — проговорил он. — В самом деле, как я попал?.. Подожди — мне нужно куда-то еще пойти… Впрочем, успею… Нет, но я не ожидал никак, что вдруг Трофимов — ты!.. Да ты теперь гораздо старше своих лет на вид… у тебя морщины…

— Искусственные, мой друг!

— Ведь ты как в воду канул. И не писал ничего, и совсем не было слышно о тебе… И вдруг… Да еще при таких обстоятельствах!..

— Только благодаря этим обстоятельствам я и открылся тебе, чтоб убедить, что я не злодей и если делаю что-нибудь, то потому лишь, что уверен, что оно хорошо и нужно!

— Все-таки, знаешь, мне этот обескровленный молодой человек сомнителен…

— Вот приедешь домой и узнаешь, в чем дело…

— Ну, хорошо, я верю тебе, я должен верить! — согласился Варгин.

Теперь он имел основание верить человеку, называвшемуся Трофимовым; после того как тот шепнул ему несколько слов, чтоб остановить его горячность и неистовство, он узнал в нем своего старого приятеля, Кирша…

Это был Кирш, давнишний приятель Варгина, принужденный скрываться по совершенно особым и очень сложным обстоятельствам. Варгин настолько знал и любил Кирша, что, как только тот открылся ему и дал узнать себя, он присмирел и поверил тому…

Патер Грубер сидел с братом Иосифом, или Иосифом Антоновичем Пшебецким, за шоколадом.

Они уже сидели так добрых два часа, а ожидаемый ими Варгин, который, по уверению Пшебецкого, должен был явиться и рассказать все, не приходил.

— Будьте покойны, он придет! — с неослабной уверенностью повторил уже в сотый раз Иосиф Антонович.

— Да почему вы так уверены? — спросил Грубер, терпение которого, по-видимому, начало истощаться. — Мне кажется, вы ошибаетесь!

— Я могу ошибаться, — возразил Пшебецкий, — в чем угодно, но только не в этом!

— Однако?

— Дело в том, что я нашел в этом художнике Варгине удивительный субъект для гипноза… А вам известна, кажется, моя сила в этом отношении.

— В вашей силе я не сомневаюсь… — начал Грубер, но Иосиф Антонович перебил его:

— Если не сомневаетесь, тогда верьте!

— Но я желал бы знать, как вы распорядились в данном случае своей силой? Дело мне кажется довольно сложным.

— Напротив, ничуть! Я уже много раз пользовался этим приемом и всегда получал желаемые результаты, находя в загипнотизированных рабски исполнительных помощников, которые с удивительной точностью без страха и колебаний исполняют приказания, причем для этого лишь нужно, чтобы субъект был достаточно впечатлителен, а большей впечатлительности, чем у этого художника, я не встречал. Он должен выполнить с математической точностью все, что я ему велю, и прийти сюда во что бы то ни стало, чтобы рассказать нам.

— А что же вы ему велели делать?

— Приехав к нему и найдя его дома, я сразу увидел, каков он, и мне достаточно было поглядеть на него и подумать, чтобы он впал в гипноз, как это уже случилось, и он был в полной моей власти. Тогда я сказал ему, чтобы он следовал за мною, отвез его в дом Авакумова, сдал Станиславу и поручил тому дать возможность художнику наблюсти за Трофимовым…

— Отчего же вы не поручили это просто Станиславу?

— Во-первых, Станислав недостаточно развит, чтобы понять и запомнить подслушанный разговор, а во-вторых, не забывайте, что мне нужен тут загипнотизированный человек, который, как машина, воспримет все услышанное и, явясь сюда, повторит от слова до слова, хотя бы даже это было на языке, для него неизвестном.

— Неужели это возможно? — полюбопытствовал Грубер.

— Вполне и безусловно. Загипнотизированный не только может запомнить и повторить чужую речь на незнакомом ему языке, но даже сам говорить на нем, если он только когда-нибудь слышал разговор на этом языке.

На этот раз этой протянутой руки было достаточно, чтобы Варгин, как бы привыкший уже к гипнозу, немедленно впал в него.

"Поразительная впечатлительность!" — подумал Трофимов.

— О да! — сейчас же ответил ему Варгин, недвижно растянувшийся в кресле, с открытыми, остановившимися, как у мертвого, глазами.

— Ты, значит, можешь читать мысли? — спросил Трофимов.

— Да.

— И видеть на расстоянии?

— Да, да!

— Тем лучше.

— Я знаю уж, что ты хочешь, чтобы я сказал тебе… О, я скажу, потому что этот человек хотел мне сделать вред… Ты хочешь знать, куда я должен идти? Вот я выхожу на улицу… постой, я забыл надеть плащ— холодно, сейчас! Вот так… теперь хорошо! Я иду прямо, поворачиваю налево… О! Я на Невском! И тут на Невском дом, куда я должен идти. Вот он!..

— Какой же это дом? — тихо сделал вопрос Трофимов.

— Да католической же церкви! Разве ты не знаешь? Какой ты непонятливый!.. Я подымаюсь по лестнице, дверь не заперта… Вхожу… в прихожей никого… потом пустой зал… потом еще комната: тут сидят двое…

— Ты знаешь их?

— Знаю… Один — патер Грубер, а другой — тот, который велел мне прийти сюда. Его Грубер называет "брат Иосиф"…