Читать не надо! - Дубравка Угрешич

Если гражданин мира принадлежит к оставшимся двум третям населения земного шара, значит, он либо голодает, либо попросту нищий. Два мира — богатых и бедных — живут обособленной жизнью. «Богатство глобально, нищета — локальна, но между ними не возникает случайной связи», — утверждает Бауман. Статистика еще более убедительно подчеркивает это разделение на два мира: в данный момент в мире, по-видимому, 358 миллиардеров; их доходы равны доходам 2,3 миллиарда людей.

Идеология глобализации столь же привлекательна, сколь привлекателен идеализированный гражданин мира. Глобализация, прежде всего, — синоним современности, в котором работа наконец-то стала удовольствием, будто мы докатились до коммунизма.

Идеология глобализации преуспела в соединении и гармонизации двух противоположных идей: универсализации, и следовательно — неизбежной стандартизации; и с другой стороны — неотъемлемого права на индивидуальность и непохожесть. Глобалистская идеология, которую мы впитываем ежедневно с экранов телевизоров, утверждает гармонию этих идей, демонстрируя индийских женщин в сари, деловито блуждающих по Интернету, или арабских женщин, обмотанных тканью с головы до ног, со звонящими из-под всех этих одежд мобильниками.

Этот спектакль глобализации расцвечен старыми революционными идеями свободы, равенства и братства, но на этот раз — торжествующими в мире без границ. С практической точки зрения, глобализация — нечто вроде магического трюка. Ведь только маг способен помочь этому декларируемому миру без границ одновременно и аннулировать, и установить государственные, национальные, этнические, религиозные, расовые, географические и прочие границы.

Идеология рыхловата, зато практика тверда. На практике мир без границ ежедневно открывается миллионам людей, перетекающим из «неблагополучных» миров в «более благополучные». Помимо бесчисленного множества мигрирующих, которые отсылаются назад или погибают при нелегальном пересечении границы, существует также и фантомная популяция «мертвых душ», примерно, как утверждают, семьдесят миллионов тех, кто, подобно теням, внедряется в «лучшие» миры без каких бы то ни было удостоверений личности.

Создатели спектакля глобализации имеют в своем распоряжении все, что им необходимо: деньги, средства массовой информации, власть, но главное — всевозможные завлекательные изобразительные средства. Скептиков, вопрошающих, что там, за дымовой завесой, называют оторвавшимися от народа «фундаменталистами», которые скорее умрут от жажды, чем протянут руку к завоевавшей мир «кока-коле». Глобалисты особо не разбирают, кому какой ярлык пришпилить. В одну и ту же категорию ниспровергателей нового мирового порядка могут попасть и Слободан Милошевич, и Ноам Хомски[52].

В пределах идеологической структуры глобализации ведется борьба так называемых «демократических» средств массовой информации против оппозиции: за прогресс и будущее — против традиционализма, за высокие технологии — против «сохи и плуга», за глобальные коммуникации — против изоляции, за ценности «прогрессивного» мира — против ценностей «отсталого» мира, за свободный рынок — против нищеты, за миролюбивое большинство — против упорного, воинственно настроенного меньшинства. Исход этой битвы заранее предопределен.

Люди, имеющие отношение к культуре, нередко попадают в идеологическую ловушку, подстроенную агитпропом глобализации. Существует некое большинство, которое покорно покупается на ценности современной культуры, и незначительное меньшинство, которое эти ценности подвергает сомнению.

Серьезная критика глобализации в культуре исходит не только с «периферии», из рядов постколониальных, незападных теоретиков культуры, но также и из «эпицентра», из рядов американской интеллигенции. Американские критики не сомневаются, что «глобализация» — лишь одно из обозначений американского культурного империализма, американизации в глобальном масштабе. Западноевропейские интеллектуалы гораздо более осторожны, потому что не хотят угодить в один идеологический лагерь с Талибаном. Восточноевропейские интеллектуалы молчат: в травмированных посткоммунистических государствах любая форма критики рискует быть названной «левацким терроризмом», который, по утверждению ее противников, способствует возврату коммунизма. Кроме того, «леваки» могут запросто оказаться в одной связке с местными националистами. «Антиамериканские» и «антиевропейские» настроения служат идеальным идеологическим прикрытием для местных преступников и людей при власти: антиглобалистская риторика, защищающая этнические и культурные различия, не допускает внедрения на свою территорию контроля извне — он помешал бы ей беспрепятственно продолжать свою преступную деятельность.

В наши дни интеллектуалы интересуются проблемами глобализации культуры, проблемами ее двойственности, соединением идеологии, денег и рынка в культуре, будущим книг в электронный век, тактикой средств массовой информации по прочистке мозгов и цензурой. Их также интересуют организация медийных конгломератов, роль телевидения, значение образовательных учреждений, Интернет, а также последствия господства американской массовой культуры, которое не только оттеснило высокую (в том числе и американскую) культуру на обочину, но и снизило свои собственные стандарты. Для серьезных деятелей культуры очевидно, что наряду с продуктами питания американская индустрия инфоразвлечений стала крупнейшим продуктом американского экспорта, рост которого вряд ли возможно приостановить.

Хотелось бы подчеркнуть, что американский «культурный империализм» не первооткрыватель подобной тактики. Во времена советского блока, к примеру, система культурного обмена действовала по принципу частичного паритета, при этом русский язык был тогда «официальным» языком международного общения, как теперь английский. Функционировало множество институтов, переводчиков и издателей: в рамках коммунистического блока книги имели широкое хождение. Кроме продуктов «высокой культуры», имелась также и развлекательная индустрия, которая порой выливалась в сущую «кальку» американской массовой культуры, но нередко представляла собой успешное соединение сюжетных линий и тем поп-культуры с коммунистической повседневностью. В начале 1960-х годов фильмы о югославских партизанах (подражания американским вестернам) имели на удивление большой успех в странах коммунистического блока вплоть до Китая. Польские, чешские и югославские телесериалы приносили значительные доходы в пределах этого весьма широкого рынка. В доамериканскую эру, в начале 1950-х годов были такие проявления популярной культуры, как мексиканские и индийские фильмы. До своей «американизации» югославское телевидение, например, было какое-то короткое время «итальянизировано». Ныне бывшие коммунистические рынки — от Хорватии до Китая — захвачены американскими мыльными операми и более дешевыми мексиканскими.