Снобы - Джулиан Феллоуз

– А у вас что, нет девяносто второго года?

Официант покачал головой, бормоча извинения. Точно так же, как робость Боба в первый момент сделала нас всех ничтожными, пока мы с ним, теперь присутствие леди Акфильд сделало нас всех до единого значительными персонами. Эрик гордо надулся от такого почтительного обхождения.

– Тогда незачем писать, что это девяносто второй, не правда ли?

Он уронил бутылку обратно в ведерко со льдом и откинулся на спинку, пока официант наполнял его бокал.

Эдит поймала мой взгляд и закатила глаза.

Боб маялся. Он знал, что ему предстоит оплатить счет где-то в районе семи-восьми сотен фунтов, но уже сейчас сдавленный смех и тайные улыбки присутствующих говорили ему, что каким-то загадочным образом это угощение не придает ему веса, напротив – он выставил себя на посмешище. Это раздражало его вдвойне, потому что жена пыталась его отговорить и вместо сельской гостиницы пригласить Бротонов в «Айви» в Лондоне (что, конечно же, было бы для них совершенно приемлемо).

Чарльз пришел ему на помощь.

– Очень вкусно, – твердо сказал он, делая маленькие глотки из своего бокала и глядя на остальных.

– Совершенно чудесно, – поддержала Адела, а я кивал напропалую.

Вино и вправду было довольно приятное, но слишком холодное.

Саймон в этот опасный вечер определенно решил вылезти из кожи вон. Он был намерен раз и навсегда дать присутствующим понять, что нисколько не благоговеет перед ними.

– Будет очень ужасно, если я возьму виски? – спросил он.

– Хорошая мысль, – отозвался Эрик. – Мне тоже.

Тщательно рассчитанная жестокость этого поступка состояла в том, что Боб уже велел откупорить три бутылки, и оставшиеся ни за что не смогли бы их допить. Его вино было отвергнуто, его самого оскорбили и все-таки, по непонятным причинам, он обязан был продолжать, как будто все идет, как надо.

– Конечно, – широко улыбнулся он. – А вы, Эдит?

Эдит, утопшая в слишком пухлом кресле, посмотрела на него своим прозрачным, чистым взглядом. Я заметил, как ее взгляд скользнул по Чарльзу, который смотрел на нее предостерегающе, умоляя вести себя прилично. Бедняга. Это были друзья его жены, и при этом именно ему приходилось стараться изо всех сил, чтобы спасти вечер. За его спиной стоял Саймон и радостно ей улыбался.

– Я бы не отказалась от водки, – сказала она.

Саймон полуподмигнул, и они оба одновременно сдержали улыбки, не позволив им выйти за рамки приличия.

– Чудесно, – ответил Боб безжизненным голосом. Он оглянулся в поисках новой беды, но Кэролайн уверенным движением потянулась через Эрика и взяла большой бокал шампанского. Линия фронта сформировалась.

Угощение, как и следовало ожидать, было претенциозное, практически на каждом столе полыхал настоящий костер. Несоразмерно скудные порции, выложенные на тарелках причудливо, как дамские шляпки, следовали одна за другой в монотонной последовательности, над ними многозначительно суетились подозрительно французские официанты. Метрдотель к этому времени уже не решался оставить нас без присмотра и постоянно прибегал выяснить, как идет очередное блюдо, пока Саймон не поинтересовался, не хочет ли он сесть, а то ведь устал носиться. Конечно же, мы рассмеялись, и, конечно же, больше мы его не видели. По правде говоря, сам по себе ужин был наименее тягостной частью вечера благодаря как раз Саймону. Он определенно был в ударе. Не бросая вызова Аннет, он выдавал по одной на каждую из рассказываемых ею историй, и вдвоем они заставили дела идти веселее. Даже леди Акфильд оставила свою господскую манеру и смеялась от души, небрежно ковыряя вилкой в несытных и дорогих блюдах.

Чарльз же, наоборот, почти все время чувствовал себя не в своей тарелке. Он был недостаточно сообразителен, чтобы понять соль большинства анекдотов, не то чтоб самому рассказывать их. Это были не те люди, с кем он обычно общался, и ему было непривычно (поскольку обычно он этого не допускал), что он оказался в меньшинстве. В отличие от отца, кокетство было не в его характере, в отличие от матери – у него не было чувства юмора. Кэролайн пыталась протянуть ему руку помощи раз или два, но у нее самой в тот вечер было мрачное настроение, и в конце концов только Аделе удалось разговорить его на тему об улучшении охотничьих угодий в Фелтхэме. Он возобновил охоту в тех местах всего три года назад, после долгого перерыва, и эта тема была ему так близка, что он пустился в горячие и пространные рассуждения, но и здесь успех был недолгим. Когда Саймон рассказывал о некоей постановке, в которой он участвовал, где ассистент по реквизиту наполнил ванну кипятком вместо холодной воды, он сделал выразительную паузу перед финальной фразой, и в тишине прозвучал голос Чарльза:

– Самое главное – оставить достаточно широкую поворотную полосу на капустном поле, чего, конечно же, некоторые фермеры делать не желают…

Саймон рассмеялся.

– Чувствуется, Чарльзу ужасно интересно, – сказал он.

Он, я думаю, не имел в виду ничего дурного, и скорее всего все сошло бы гладко, если бы в этот момент Эдит не подала голос:

– Ой, Чарльз, бога ради, заткнись со своей проклятой охотой.

Подозреваю, она думала, что это тоже каким-то образом обернется в шутку и все улыбнутся, но вышло совсем не так. Слова ее прозвучали грубо, в них не было ни капли любви, настолько, что, особенно из-за того, что сказано это было в присутствии родителей Чарльза, по столу прошла странная дрожь, от которой всем стало не по себе. Я заметил, как Аннет поймала взгляд Боба, и в этот момент Адела слегка подтолкнула меня ногой под столом.

Чарльз поднял глаза, скорее со смятением, чем в гневе, как щенок, которого шлепнули за лужу, которую оставил не он.

– Я вам очень надоедаю? – спросил он.

Последовала короткая пауза, и Эрик, то ли ошибочно считая, что это прозвучит забавно, то ли – скорее – просто чтобы сказать гадость, ответил:

– Да, чертовски. Выпей, что ли, побольше.

Он начал подливать Чарльзу вино, но тот покачал головой:

– Честно говоря, не знаю, почему, но я очень устал. – И он перевел измученный взгляд на Боба. – Вы простите меня, если я не останусь на кофе и поеду домой прямо сейчас?

Боб уже понял, что вечер обернулся полным фиаско, поэтому доброжелательно покачал головой:

– Ну конечно же! Поезжайте! За нас не волнуйтесь.

Чарльз болезненно улыбнулся и встал:

– Ну тогда я, пожалуй, поеду. У нас ведь хватит машин? С тобой все будет в порядке, дорогая?

Теперь уже всем было совершенно ясно, что Эдит должна вскочить из-за стола, объявить, что она тоже устала, и уехать вместе с мужем. И в нормальном состоянии именно так она бы и поступила, но в этот вечер в нее словно вселился бес. А может быть, обыкновенная похоть. Как бы там ни было, она не двинулась и не произнесла ни звука, и наконец тишину нарушил Саймон: – Не волнуйтесь за Эдит. Я ее привезу. Чарльз посмотрел на него, и на несколько секунд, можно сказать, их взгляды скрестились, как клинки. Может показаться, что Чарльз, богатый и знатный и очень даже недурной собою (в стиле тридцатых), имел все преимущества, что было справедливо, если смотреть на длительный промежуток времени, – но Саймон Рассел, чувствуя себя популярнее и прекраснее всех мужчин на свете, искрился сиянием харизматической уверенности в себе именно в тот вечер. Для всех зрителей, сидевших за столом, Чарльз бледнел рядом с ним, и по крайней мере у меня дрогнуло сердце от жалости к человеку, у которого было все. Оглядываясь назад, я понимаю, что Саймон демонстрировал уверенность в себе, присущую влюбленному мужчине, которому отвечают взаимностью, а Чарльз, напротив, был объят страхом, как человек, чья жизнь рушится у него на глазах. Но даже если этого не знать, Рассел, в синем бархатном пиджаке, глаза и волосы пламенеют, казался воплощением некоей непреодолимой божественной силы.