Королевы Привоза - Ирина Лобусова

– Она убийца. Она стреляет людей.

– Ты не прав. По-другому сейчас нельзя. С криминальными элементами она поступает по законам военного времени. И правильно делает. Давно пора было избавить Одессу от этой бандитской нечисти.

– Это были простые торговцы, а не бандитская нечисть, – возразил Володя, – я знаю. Я там был.

– Может, и был, – легко согласился Краснопёров, – но есть твое личное мнение, и есть революционная политика газеты. Первое ты обязан держать при себе. Если оно идет вразрез со вторым, – и, видя, как расстроен Володя, добавил: – но я могу напечатать про убийство, если ты перепишешь статью.

– Как перепишу? – сокрушенно поинтересовался Сосновский.

– Уберешь все про Марушину и про расстрел заложников – тем более, что никакого расстрела не было. Напишешь только про убийство, в котором подозревают пьяных грузчиков, поссорившихся за бутылкой водки. Так мы убьем двух зайцев: расскажем про убийство и подчеркнем вред пьянства, что просто необходимо в нашем новом обществе.

Володя печально молчал. Выхода у него не было. Железная лапа цензуры хлопнула его по плечу и пригнула к земле, придавив всей своей тяжестью. А про убийство следовало писать – хотя бы для того, чтобы появился шанс услышать что-то об имени первой жертвы.

– Я перепишу статью, – сказал он понуро.

– Вот и отлично! – обрадовался Краснопёров. – Рад, что мы понимаем друг друга!

Когда Володя вернулся в комнату редакции, там уже ждал сторож.

– Вам письмо доставили, – сказал он.

Письмо было срочным, и, открыв конверт, Володя увидел записку от Тани. Перечитал несколько раз, он не понял ни единого слова… Пытаясь собраться с мыслями, Володя прикрыл глаза…

Вторая встреча с Ираидой Стекляровой. Исчезновение сводни. Допрос Васьки Черняка. Третий труп

Таня шла на вторую встречу с Ираидой Стекляровой с каким-то странным, тревожным чувством. Нельзя сказать, что она не верила сводне. Дело было совсем не в этом. А в том, что она вдруг серьезно засомневалась, что взяла верный след.

Ну действительно: какие основания у нее были подозревать в причастности к убийству Дуньки-Швабры солидного, серьезного человека, за знакомство с которым сводня брала большие деньги? Да, Дунька могла проговориться ему о чем-то, но какие шансы были на то, что она действительно поступила так?

Первоначальной версией было то, что Дунька-Швабра в день своего исчезновения отправилась на встречу с солидным любовником, потому что он позвал ее запиской. А если это было не так? Если Дунька просто соврала про любовника, чтобы товаркам пустить пыль в глаза? Ведь подтверждений этому не было: записки никто не видел. И Дуньку вместе с любовником тоже в тот день никто не видел. Она могла отправиться куда угодно. Тем более, что у нее существовала и другая жизнь, отличная от Привоза.

Об этой, другой жизни свидетельствовали пачки революционных прокламаций и очень большие деньги, найденные в квартире. Все вместе наталкивало на мысли о том, что Дунька была тесно связана с какой-то революционной организацией, выполняя серьезную работу. А что если она ушла по делам этой организации?

Вопросов было больше, чем ответов, и Таня поняла, что никак не может связать между собой разрозненные куски этой истории, в которых на первый взгляд не было ничего общего.

Таня думала об этом по дороге в кабачок «Якорь», отправляясь на вторую встречу с Ираидой Стекляровой. На ней был тот же самый роскошный костюм, а в маленькой сумочке лежали деньги – вся сумма, представляющая небольшой капитал. Деньги, конечно, были Дунькиными, но Таня пользовалась ими без зазрения совести. Сумма для платы Марушиной за лавку была отложена, и Циля хранила ее как зеницу ока. Остальные же деньги находились у Тани, и сколько их было, Ида и Циля не знали. Подруги думали, что Таня добыла эти деньги в налете, и гордились ею.

Отчасти так и было на самом деле – имея в виду налет на квартиру убитой Дуньки, во время которого было обнаружено столько всего, что хватало для самых долгих размышлений. Таня и размышляла по дороге в кабачок «Якорь», и ей казалось, что она движется на ощупь в сплошной темноте.

День был будний, холодный не по-весеннему. В кабачке было совсем не много людей. Старый скрипач, которого в первый раз не было, в углу пиликал матросскую песню на фальшивой, расстроенной скрипке. С жалостью Таня отметила про себя, что старик слеп. В полупустом кабачке веселая, разбитная мелодия звучала уныло и навевала тоску.

Таня положила старику деньги в рваный футляр от скрипки и тут заметила хозяина, направлявшегося к ней. Он выглядел расстроенным.

– Мадам, не знаю, что вам и сказать.

– В каком смысле? – насторожилась Таня.

– Мадам Стеклярова… Ираида… ее нет вот уже два дня.

– Как это нет? – удивилась Таня. – Она назначила мне встречу сегодня в это время! Наверно, сейчас придет.

– Увы, я и сам хотел бы так думать. Но она никогда не пропускала два дня подряд.

– Вы уверены? – Таня нахмурилась.

– Абсолютно! Мадам Ираида арендует кабинет в моем заведении. Сами понимаете, она платит за то, чтобы здесь сидеть. И вдруг деньги впустую? – Лицо хозяина выражало растерянность. – Я знаю Ираиду уже год, и такого не было ни разу.

– Она могла заболеть, – предположила Таня.

– Уже болела, – сказал хозяин, – и приходила больная. Она деньги любит, ох как любит. И никогда не стала бы терять их.

– Может, устала… – неуверенно произнесла Таня.

– Боюсь самого скверного: с нею что-то случилось, – печально сказал хозяин, и Таня вдруг подумала, что эти слова отражают ее собственные мысли, исполненные необъяснимой тревоги, когда она шла сюда.

– Где она живет? – прямо спросила Таня. – Вы посылали к ней домой?

– Понятия не имею! Никто не знает, – хозяин «Якоря» сокрушенно развел руками, – не довелось узнать. С шести вечера почти до утра она всегда здесь сидела как штык. Она была такая… Такая жадная, что высиживала до минуты все то время, за которое заплатила.

– Я могу посмотреть ее кабинет? – нахмурилась Таня.

– Можете, – закивал головой хозяин, – но там ничего нет – ни бумажек, ни записок. Она никогда ничего не писала.

За несколько мелких купюр хозяин привел ее в кабинет, и Таня увидела только мебель. Действительно: комната казалась голой и пустой. Нигде не было ни единого постороннего предмета, ни записки – вообще ничего.

Она вернулась в зал и вдруг заметила, что старик перестал играть, словно прислушивается к ее шагам.

– С мужиком твоя Ираида ушла, – вдруг произнес он, уставясь на Таню невидящими глазами, – я голос его слышал. Скрипучий, с акцентом. Он за дверью стоял.