Гадалка для холостяка - Анна Белинская

над завтраком.

* * *

— Прошу к столу!

Вздрогнув, промаргиваюсь и смотрю в экран плазмы, на котором какие-то чуваки, присыпанные конфетти, радостно скачут и обнимаются. Поворачиваю голову влево и гляжу на рядом сидящую ба:

— Уроды, — зловеще бросает себе под нос Рудольфовна и сжимает в кулаке исчирканный лотерейный билет.

Усмехнувшись, растираю ладонями лицо. Опять, значит, мимо.

Насколько я отключился?

— Завтрак готов! — доносится над головой.

Задираю башку и смотрю на Решетникову, нависающую надо мной серой тучей.

Уже? Так быстро?

А, в принципе, там и возиться нечего было, когда кроме воды из-под крана и бутылок в холодильнике, ничего нет.

Поднимаюсь и подаю руку бабуле.

Уже на подходе к кухонному островку, я ощущаю неладное.

В нос ударяют запахи.

ЗАПАХИ!

Не один, а целый букет.

— Яночка! — глаза ба расширяются до неузнаваемости, — да вы просто волшебница, милая! Илюша, — обращается ко мне, — ну как же тебе повезло с девушкой! — бросает слезу.

Мой мозг усиленно напрягается, решая, откуда она всё это взяла, а желудок посылает его на хрен, желая сиюминутно опробовать.

И в целом я не против.

Более того, я согласен, когда на меня смотрят: салат из красной фасоли с обжаренным луком, натертая свекла с черносливом и грецким орехом, рассыпчатый жасминовый, благоухающий шафраном, рис и какие-то невообразимые лепешки…

— Яночка, ммм! Восхитительно! — ба опережает тормозящего меня и хватает с блюда горячую лепешку. — Божественно! Что это за великолепие такое? — не переставая жевать, интересуется Рудольфовна.

— Оладьи из льна на кунжутовом масле, — довольно заключает моя студентка.

Смотрю на нее и, блин, не понимаю… Ты кто такая, волшебница?

Глава 25. Первого апреля никому не верю

Шарахнув дверью, вылетаю из туалета с огромным желанием убивать! Думаю, этому старому плешивому кобелю уже давно пора отправиться к Белле Мироновне.

— Степан Васильич, — долблю паршивцу в комнату. — Открывайте! Я знаю, что вы там.

Дверь со скрипом медленно отворяется и снизу вверх на меня смотрят … глаза… огромные, печальные и жалостливые… как у кота в сапогах из «Шрека». Один в один!

— Эээ… — мой пыл моментально остывает. — В общем… эээ… сидушку унитаза в следующий раз не забывайте поднимать, — тушуюсь и виноватой чувствую уже себя я.

— Мя!

— Я знаю!

— Мя!

— Знаю, что оставила вас голодным и пропала, но мстить мне таким способом не по-мужски, Степан Васильевич, — вздохнув, плетусь в сторону дивана.

Усталость неподъемным грузом наваливается на плечи, стоит мне пятой точкой коснуться проваленного сидения.

Еще и полудня нет, а я вымотана как гончая собака во время охоты. Мало того, что с утра Миронов меня поработил завтраком, так потом дорога до дома стала марш-броском с препятствиями. Я словно по дебрям джунглей пробиралась до квартиры, опасаясь, что под каждым кустом меня ждет облава. Пришлось даже соседке с этажа, которая удачно встретилась на пути, приврать — дескать моего братца отбитого менты ищут и выспросить, нет ли на нашей площадке подозрительных посторонних людей в форме правоохранительных органов.

Проникнув в квартиру, и здесь опасалась засады. Но когда ко мне навстречу вышел злой, голодный и недовольный Степан Васильевич, я поняла, что дома всё чисто.

Ну кроме сидушки унитаза.

Опускаю лицо в ладони, чувствуя, как рядом со мной прогибается диван.

— Степан Васильевич, вы даже не представляете, во что я вляпалась, — качаю устало головой, имея ввиду и ночное приключение в баре, и дома у доцента.

— Мя?

— Рассказать? — поворачиваюсь к кошаку. — Даже и не знаю с чего начать, — поджимаю губы. — На работе у меня полный пи…

Меня прерывает мелодия телефона. Лезу в карман служебных брюк, которые не успела снять.

На экране высвечивается имя Наташки.

Очень вовремя.

С утра мне звонил Рубин Артурович, но я вновь не взяла трубку.

Не знаю.

Не могу.

И умом понимаю, что он не виноват, но, если бы не его «чаек покрепче», вряд ли у того отморозка был бы на меня компромат для шантажа. Думать о том, что Рубин Артурович опоил меня специально, я не имею права. Он все годы относился к нам по-отечески и с теплом. Да и зачем ему это надо было? Однако ночное происшествие разом всё теплое отношение к нему перемахнуло, оставив горькое послевкусие.

Смотрю на вызывающий экран.

Стоит ли брать трубку?

Страшно-то как… руки холодеют и живот скручивает.

Но от судьбы не убежишь, как говорится…

«Так же, как и от тюрьмы!» — подзуживает внутренней голос. Голосом Миронова, будь он неладен!

Глубоко вздохнув, нажимаю «принять».

— Ну слава яйцам! Алло! Решетникова? — молчу и вслушиваюсь, стараясь уличить посторонние звуки и голоса спец служб. Может, ее завербовали! — Яна? Это я, Наташа! Яна!

Молчу.

— Ясно, — подруга хмыкает в трубку. — Тогда так: Хьюстон, у нас проблемы! Решетникова, блин, не тормози!

Расслабляюсь.

Этой фразой мы с Наташкой обусловились подавать друг другу сигналы, когда нужна взаимовыручка или приглашая «перекурить» в подсобке, чтобы перетереть свежие сплетни наедине и без лишних ушей.

— Наташа, ты там одна? — вкрадчиво спрашиваю.

— Нет. Со мной оперативная группа по поимке особо важного преступника Решетниковой Яны. Руки вверх, пиф-паф!

Шутит. Раз шутит, значит, не всё так плохо.

— Очень смешно. У меня тут сердце в пятки от страха свалилось, а тебе весело, — укоризненно бурчу.

— Вот поэтому и звоню. А то донакручиваешь себя до неизвестно чего. Мы с Рубином Артуровичем все ногти друг у друга сгрызли. Ты почему на его звонки не отвечала? — ругается Натаха.

— А кто его знает, с какой целью он мне звонит?

Наташка молчит.

— Ты права, в этом есть смысл. Но увы, Решетникова, он звонил, потому что мы беспокоимся о тебе, — твердо докладывает подруга. — Ну и еще кое-что… — ее голос стихает и становится приближенно виновато-жалостливым.

Вот! Именно этого «кое-что» я смертельно боялась.

— Говори, — на выдохе прошу. Перед смертью не надышишься.

— Короче говоря, тут такое было! После того, как ты удрала, — начинает Наташка, а я скукоживаюсь до минимальных размеров, —ко мне подлетел Артурыч с выпученными глазами. Орал как безумный. Тебя искал! Я сначала вообще ничего не поняла. Решила, что он надрался, — делаю глубокий выдох. — Оказалось, что тот придурок, ну племянник который,