Тайна черного янтаря - Филлис Уитни

Сильвана Эрим сейчас меньше всего тревожила Трейси. Наступила решающая минута для откровенного разговора, но Трейси все никак не могла собраться с духом. Под лучами теплого солнышка она неожиданно для себя расслабилась и могла только, как загипнотизированная, наблюдать за бульканьем наргиле да слушать Майлса.

Летом, особенно в выходные дни, сообщил он ей, в этом кафе трудно найти свободное место. Вдоль всего Босфора разбросано множество таких открытых кафе, и они пользуются большой популярностью у жителей Стамбула. Это было одним из самых популярных, но сезон еще не начался, и они оказались здесь чуть ли не единственными посетителями.

Официант быстро принес маленький самовар и тарелку с круглыми булочками, посыпанными семечками сезама. Трейси наполнила чайничек водой из носика самовара и поставила его на полку греться, как это делала Сильвана. Потом разломила булочку, и ветерок подхватил и разнес семечки сезама. По проливу буксир медленно и с какой-то ленцой тащил против течения вереницу барж, за которыми тянулся кремоватого цвета след. На другом берегу Босфора, немного ниже яли, высились башни и стены Анадолу Хизара.

Трейси откусила кусочек булочки и вспомнила, что сегодня же день ее рождения.

– Мой праздничный торт, – сказала она, поднимая кусочек булочки. – Сегодня мне исполнилось двадцать три года.

Майлс наклонил голову, выражение его лица было серьезным.

– Поздравляю. Я рад, что мы вместе отпразднуем это событие.

Перебирая крошки от булочки, Трейси подумала: пора! Она начала тихо, словно разговаривала сама с собой:

– Я хорошо помню свой двенадцатый день рождения. Каждый год в день рождения я вспоминаю его. В тот день произошли события, которые мне никогда не удастся забыть.

Майлс Рэдберн смотрел на нее ободряюще, словно оставил всю свою нервную напряженность там, в яли.

– Расскажите мне о нем, – попросил он. Трейси заколебалась, подыскивая слова.

Она начала свой рассказ негромко и поначалу неуверенно, но постепенно, по мере того, как она погружалась в детские воспоминания, голос ее становился все громче и громче.

– Мои родители редко отмечали день моего рождения. Отец мой врач, много работает, а еще пишет статьи в разные медицинские журналы. Он был всегда серьезен и занят. Кабинет находился в доме, и ему мешал детский шум. Но в тот год моя старшая сестра уговорила мать отметить мой день рождения. Это должен был быть именно мой праздник, мои друзья должны были прийти ко мне и дарить подарки. Наверное, у меня немного закружилась от всего этого голова. Вечером я надела новое платье. Мама сказала, что я выгляжу в нем очень здорово, и матери моих друзей и подруг сказали то же самое. Внимание всех присутствующих было приковано ко мне, и от радости и возбуждения у меня просто голова шла кругом.

Но когда с урока танцев вернулась моя старшая сестра… ей тогда было семнадцать лет… все моментально изменилось. Причем это произошло против ее воли, она вовсе не хотела портить мне праздник. Сестра просто оставалась сама собой, но с той минуты, как она вошла в комнату, вечер в честь моего дня рождения стал ее вечером. Ей нравилось вызывать восторг и поклонение у окружающих, нравилось веселить других и делать им приятное. Она немного попела для нас и потанцевала. Прошло совсем немного времени, и все забыли обо мне. Да и как они могли помнить обо мне, когда она находилась в комнате?

Майлс слушал ее более внимательно, чем она ожидала.

– Значит, выходит, сестра отняла у вас этот вечер? – полюбопытствовал он.

Трейси кивнула.

– Я ужасно взревновала. Я обожала старшую сестру, восхищалась ею и старалась во всем быть на нее похожей, но это было невозможно, и я порой зеленела от зависти. В тот день мне тоже стало очень завидно. Я потихоньку выскользнула из комнаты и отправилась в кабинет отца. Я знала, что никто не будет скучать по мне, никто не заметит моего отсутствия, и от этого мне стало еще обиднее.

Трейси принялась рассказывать, что произошло дальше, и события одиннадцатилетней давности будто оживали у нее перед глазами. Она словно отключилась от действительности, забыла про Босфор и мужчину с наргиле, почти забыла даже про Майлса Рэдберна. Но какая-то часть ее мозга все время оставалась настороже и следила за тем, чтобы не упомянуть имя Анабель раньше времени.

Трейси пришла в кабинет отца после того, как он закончил прием пациентов. Он что-то писал, сидя за столом, и не обратил внимания на появление дочери. Она удобно устроилась в кресле, стоящем в углу кабинета, забравшись на него с ногами. Отец иногда разрешал ей посидеть и почитать в этом кресле с одним условием: дочь не должна была мешать ему своими разговорами. Трейси начала тихонько всхлипывать, едва не захлебываясь от жалости к самой себе и разочарования. А снизу доносились пение сестры и звуки веселой вечеринки.

Тогда Трейси, конечно, даже и не пыталась проанализировать, зачем пришла в кабинет отца, но причина существовала, и она поняла ее позже. У них с сестрой были разные отцы. Отец сестры умер, а отец Трейси оказался единственным человеком, на которого никогда не действовали чары Анабель и ее лесть. Кто знает, может, это была тоже своего рода ревность? Другой, а не он был отцом такой замечательной девочки. К тому же его жена, ее мать, обожала свою старшую дочь и почти не принимала критики в ее адрес. Трейси знала, что она раз по десять на день сравнивала своих дочерей, и сравнение всегда оказывалось не в пользу Трейси. А рядом с отцом Трейси как бы покидала этот заколдованный круг и находила безопасное убежище, в котором чары ее старшей сестры были бессильны.

К несчастью, отец через какое-то время заметил ее хныканье, раздраженно посмотрел на нее и велел высморкаться. Если она хочет остаться, строго заявил он, то должна перестать хныкать. Он не спросил, почему она плачет, и ничем не показал, что его волнуют слезы дочери. Просто ее присутствие мешало ему работать.

Трейси кое-как удалось замолчать, она даже потихоньку высморкалась. К ней пришла странная мысль, довольно горькая и зрелая для двенадцатилетней девочки. Сидя в кресле отца, она внезапно поняла, что существует единственная причина ее огромной любви к отцу – его нелюбовь к ее старшей сестре. Выходило, что они разделяли одно и то же не очень хорошее чувство.

Прошло еще какое-то время, и теперь уже молчание Трейси начало раздражать его. Он швырнул ручку на стол и резко повернулся к ней.

– Ну-ка выкладывай! – сурово потребовал он. – Что стряслось? Почему ты не на своем дне рождения? Там так шумно и весело, а ты здесь.

Прежде чем ответить, Трейси пару раз судорожно глотнула воздух. Потом ответила:

– Потому что там моя сестра. Как только она пришла, мой праздник стал ее праздником. Я больше никому там не нужна.

– Если ты будешь себя вести, – без всякой снисходительности произнес отец, – как маленькая трусиха, ты на самом деле не будешь им нужна. Пойдем! Я избавлю тебя от твоей сестры. Ты опять станешь королевой на своем дне рождения, а я смогу наконец спокойно работать.