Немезида. Война в тенях - Джеймс Сваллоу

Он смущенно откашлялся:

— Сэр. Я получил донесение от слуг нашей роты. Мне доложили о продолжающихся приготовлениях и об инцидентах в Индонезском Блоке и на станции Сарос.

— Продолжай.

— Вы были правы, приказав наблюдать за кустодием. Капитан-генерала Вальдора вновь заметили входящим в Убежище, где собирались директора-примасы всех кругов ассасинов.

— Когда это произошло? — не глядя на капитана, поинтересовался Дорн.

— Сегодня, — ответил Эфрид. — По окончании совещания на орбиту, предположительно на один из кораблей, было послано сообщение. Кодировка оказалась чрезвычайно сложной. К сожалению, мои технодесантники были вынуждены признать, что расшифровать послание не удалось.

— Не стоило и пытаться, — сказал примарх. — Подобные действия были бы нарушением всех правил. Эту черту Имперские Кулаки не должны преступать. Пока не должны.

Рука Эфрида потянулась к коротко подстриженной бородке.

— Как прикажешь, мой лорд.

Дорн долго молчал, и Эфрид уже решил, что аудиенция закончена, но его повелитель заговорил снова:

— С этого все начинается, капитан. Ты понимаешь? Гниение начинается с таких вот поступков. Война ведется в тени, а не в чистом поле. Начинается борьба, в которой не существует правил. И нет границ, которые нельзя было бы нарушить. — Он наконец посмотрел на офицера. — И нет понятия чести.

Солнце за спиной примарха опустилось за горизонт, и тени сгустились.

— Что нужно предпринять? — спросил Эфрид.

Он без сомнений и вопросов готов был выполнить любой приказ своего примарха.

Но Дорн не дал прямого ответа.

— Такая скрытность и привлечение дополнительных сил могут быть обусловлены только одной целью: Официо Ассасинорум собирается устранить моего заблудшего брата Хоруса.

Эфрид на мгновение задумался.

— Разве это не послужит нашим целям?

— Так могло бы показаться тем, кто обладает ограниченным взглядом, — возразил примарх. — Но я видел, к каким последствиям может привести пуля ассасина. И я тебе объясню, брат-капитан. Мы могли бы уничтожить Хоруса… Но если его смерть наступит в результате действий ассасинов, она может повлечь за собой ужасные и неконтролируемые последствия. Если Хорус падет от руки убийцы, в руководстве мятежного флота образуется зияющая пустота, и мы не в состоянии предугадать, кто ее заполнит и какое отмщение нам грозит. До тех пор, пока мой брат жив, до тех пор, пока он стоит во главе мятежных Легионов, мы можем предсказать его действия. Мы в состоянии противостоять Хорусу и победить его в открытом бою. Мы его знаем. — Дорн вздохнул. — Я его знаю. — Он покачал головой. — Гибель Воителя не остановит войну.

Внимательно слушавший его Эфрид кивнул:

— Мы можем вмешаться. Помешать Вальдору и магистрам кругов ассасинов.

— На основании чего, капитан? — Дорн снова качнул головой. — В моем распоряжении только слухи и предположения. Если бы я был таким же безрассудным, как Хан или Русс, этого было бы достаточно… Но мы Имперские Кулаки, и мы не отступим от законов Империума. Нам необходимы веские доказательства.

— Какие будут приказания, мой лорд?

— Пусть твои слуги продолжают наблюдение. — Дорн посмотрел в темнеющее небо. — Пока мы можем только наблюдать и ждать.

Комната в жилом комплексе, предоставленная в распоряжение Перриг, была не слишком просторной и последней из тех, что ей предложили. Три предыдущие она отвергла сразу из-за присущей им неустранимой природной негативности или близкого расположения к источникам необузданных мыслепотоков. Кроме того, во второй из комнат сто семь лет назад умерла женщина, покончившая с собой из-за незапланированной беременности. Узнав об этом, комендант Горосп посмотрела на Перриг с нескрываемым изумлением и ужасом. Наверняка никто из служащих консорциума «Эврот» и не подозревал, что занимаемое ими здание на Йесте хранит такие мрачные истории.

Но последнее помещение оказалось спокойным, и Перриг перестала нервничать, насколько это было возможно в таком месте, гудящем от эгоцентричных мыслей. Перриг проделала курс специальных упражнений и мягко удалила их со своего мысленного горизонта, избегая дестабилизации при помощи тихой псионической нуль-песни, которая устраняла возмущения, как противофазная волна устраняет атональные звуки.

Затем она рассеянно прикоснулась к металлическому обручу на шее. Обычный металл, тонкая полоска, закрепленная болтом, который она сама может вывернуть одним движением. Но он имел значение для тех, кто смотрел на нее и мог прочитать слова Никейского эдикта, вытравленные кислотой на черном железе. В какой-то мере это был символ рабства, но носила она его только ради спокойствия окружающих. Этот обруч не подавлял энергию и не сдерживал ее силы; он предназначался для тех, кто хотел воспользоваться ее способностями и при этом спать спокойно, считая, что полоска металла защитит их от ее сверхъестественности. Ощущение холодного металла помогло ей сосредоточиться, и Перриг позволила себе погрузиться в размышления.

Последнее, на что она посмотрела перед тем, как закрыть глаза, был стоявший на столике хронометр. Гиссос и местный представитель закона вернулись с «Иубара» несколько часов назад, но после аудиенции у войд-барона она ни с кем из них еще не встречалась. Интересно было бы узнать, чем занимается Гиссос, но она подавила желание протянуть к нему мысленные щупальца. Перриг не обладала особыми телепатическими способностями, и только близкое знакомство с объектом помогало ощущать его с некоторой долей уверенности. Желание Перриг быть ближе к Гиссосу нередко вызывало у нее приступы меланхолии. Однажды, когда Гиссос спал и ослабил свою защиту, она осмелилась заглянуть в его мысли и увидела там, что он не испытывает к ней такой же преданности, какую питает сама псайкер; в нем не было той особой привязанности, которую нельзя назвать любовью, но и по-другому обозначить невозможно. И Перриг решила, что это к лучшему. Она даже думать не хотела, что могло произойти, если бы он узнал о ее чувствах. Скорее всего, ее забрали бы у него. Возможно, даже вернули бы на Черные Корабли, откуда выписал ее барон Эврот.

Перриг подавила посторонние мысли и, не открывая глаз, вернулась к порученному ей делу. Спокойствие вновь воцарилось в ее сознании.

Она стояла на деревянном полу посреди комнаты. Вокруг аккуратным полукругом были разложены предметы, подобранные в старой винодельне. Несколько камешков, латунная пуговица от кителя, липкая промасленная обертка от пирожка с мясом с тележки разносчика и красная листовка, плотно исписанная на местном диалекте имперского готика. Перриг прикасалась по очереди к каждому из предметов, передвигала их взад и вперед, задерживалась на одном объекте, потом возвращалась к предыдущему. Она использовала предметы, чтобы восстановить мозаику образа подозреваемого, но в общей картине до сих пор оставались зияющие пробелы; эти дыры мешали ей составить полное представление о личности Эрно Сигга.