Последняя лошадь - Владимир Кулаков

У Пашки в Москве дела тоже оказались не лучше. Валентина теперь работала в программе цирка на Ленинских горах. Она его заманила к себе в гостиницу «Арена» в тот же самый их номер 10–12. Пашка не устоял… Там выяснилось, что его намечающаяся поездка в Венгрию – дело её рук. «Ангелы» на три месяца тоже ехали в Будапешт. Валентина пыталась таким образом вернуть бывшего мужа.

В этот же день в зарубежном отделе Главка под недоумевающими взорами сотрудников он без объяснений категорически отказался от поездки!..

К Захарычу Пашка приехал измочаленным и потерянным. Света поняла это с первой же секунды по его внешнему виду, остальное почувствовала женской интуицией.

Они зашли в её гостиничный номер. Тут жила ещё одна служащая из аттракциона верблюдов «Караван горного Памира». Той сегодня предстояло дежурить в цирке целые сутки. Пашка здесь мог хоть немного отоспаться. Этажом выше друг Юрка Александров привёз жену с новорождённым Теперь в его «люксе» царила радостная кутерьма, и им было не до него.

Номер Светы был просторный, но какой-то неуютный. Высокие, посеревшие от времени потолки. Серые потрескавшиеся стены в выщерблинах. Серые, плотно задвинутые шторы на окнах – первый этаж!.. Две неширокие кровати, придвинутые к стенам, две тумбочки, два стула, кухонный стол. На нём электроплитка, рядом турки для кофе, пара кастрюль, умывальник. Этакий холостятник…

Тумбочка Светы застелена белой салфеткой. На ней будильник, книги, черноморский рапан. Подсвечник из половинки красного кирпича, залитый воском. Флакон недорогих духов. На стене – цирковая афиша с изображением вздыбившейся лошади и дрессировщицы с поднятым вверх шамбарьером. Внизу фамилия и имя артистки, чья конюшня перешла к Захарычу и Свете.

– Завтракать будешь?

– Я бы поспал…

– Раздевайся, я пока пройдусь…

Пашка в хмуром расположении духа сложил вещи на спинку стула, зажёг свечу на кирпичном подсвечнике и уставился в потолок. Ни планов, ни чувств, ни желаний.

Время замерло. Будильник хлопал маятником, как одинокий зритель в пустом цирке…

Пришла Света, присела на краешек кровати и с материнской улыбкой вгляделась в Пашкино осунувшееся лицо. Пламя свечи трепетало, тени бродили по стенам комнаты и вспыхивали светлячками в зрачках Пашки. Он сонно хлопал глазами и не знал, что делать. Потом вдруг притянул Свету к себе. Она не сопротивлялась. Жара безотчётно, сам толком не понимая, что творит, затащил Свету в кровать, раздел наполовину и… обмяк, рухнув на неё. Он так лежал минуту, потом хрипло произнёс:

– Прости!..

– Бог простит. Спи…

Света встала, оделась и вышла из комнаты.

Пашка стоял на горбатом мостике «поцелуев» и смотрел в воду, куда они когда-то со Светой отпускали карпов. Это было недавно и так давно… В прошлый раз всё было чисто, просто и радостно. Теперь – паскудно и муторно. Жить не хотелось. Он навис над перилами и смотрел на протекающую мимо воду…

– Замеча-ательный день сегодня!.. Топиться собрался? – его вдруг хлопнули по плечу. Женский голос за спиной был полон жизни и оптимизма.

– А может лучше повеситься или, скажем, чайку попить?..

Пашка вздрогнул и уставился на… Свету. Он остолбенел. Нет! Этого не может быть!..

– Что с тобой? Я что похожа на привидение? Ты чего так испугался?

Пашка что-то неопределённое пытался рассказать руками и широко открытыми глазами продолжал таращиться на Свету.

– Голос!..

– Что голос?

– Твой голос…

– Па-аш, изъясняйся яснее!

– Я знал, что слышал твой голос раньше! Всё мучился… Теперь вспомнил – Дворцовый мост, в Ленинграде. Я тогда хотел… Ты ещё тогда добавила что-то про Чехова…

Света, в свою очередь, замерла с поднятой рукой.

– Так это был ты-ы?!..

Они ошалело рассматривали друг друга. Вот это был поворот событий! Подобное возможно только в романах или в кино! В огромном Ленинграде, в нужной точке, в нужном месте, в нужное время Ангелы-Хранители слетелись…

– Я в тот раз шла с Васильевского из ветеринарки. Наших птичкав тогда пероеды замучили.

– А я шёл из нарсуда. Тоже с Васильевского… Из пункта «А» в пункт «Б»…

– В пункте «Ц» они всё-таки встретились! Ну, надо же!..

– Прости меня за сегодняшнее утро! Правда, удавиться хочется! Позорно так…

У Пашки от переживаний и усталости последних дней невольно повлажнели глаза. Света приблизила своё лицо к Пашкиному и нежно прижалась щекой к щеке. Они обнялись. Его руки тяжёлыми плетьми повисли на плечах девушки. Жара был парнем сильным, терпеливым и мужественным, но всему наступает предел…

– Вот у тебя слёзы в глазах стоят! Это Бог сейчас с тобой плачет, он в тебе с тобой говорит.

– Все только и говорят о нём! Да кто его видел?

– Не видели, это правда. Но чувствуют все. А увидеть… Так это как микробу прилепиться на копыто лошади и попытаться представить её себе. Не охватишь… Жить надо, Пашенька! Господь посылает дни чёрные и светлые. Светлых больше. Да и испытания он даёт по силам. Не ты себе или другому жизнь давал, не тебе её и прерывать – грех это страшный! Может, самый-самый. Даже думать больше не смей!.. А насчёт своего мужского бессилия – не рви душу! Ты же сам знаешь, что всё не так. Мне не надо ничего доказывать, я девочка взрослая. Просто ты думал в этот момент не обо мне… Такие, как ты, – натуры тонкие! Им нужно обязательно любить! Мне тоже…

– Спасибо тебе за всё! Я запомню твои слова!

– Дарю!

– Хм!.. Спасибо и тебе… – Пашка погладил перила. – «Дворцовый мост»…

Известие пришло ожидаемо неожиданно. Ситуация требовала своего разрешения и час настал.

– Спешу вам сообщить, господа, пренеприятное известие: к нам едет ревизор! – На пороге конюшни появился Василий Дмитриевич Кременецкий.

– Какой ещё ревизор? – Захарыч не сразу сообразил, о чём речь.

– Рад бы сказать «гоголевский», но придётся ответить – главковский. Комиссия едет из Москвы. Завтра прибудут утром. Так что, Иванова, падай в обморок, а ты, Захарыч, готовь свою старую ж..! Мы с директором тоже навазелинились…

В «Союзгосцирке» накопилась куча депеш Корсаровой, которая обвиняла Стрельцова во всех смертных грехах, начиная с того, что он с ней не репетирует, и заканчивая тем, что делает это сознательно, усиленно готовя своё протеже, у которой с ним, скорее всего, «мезальянс». В отделах Главка работали люди бывалые, ко многому привычные. Но, когда они стали тонуть в бумажных фекалиях, начальник художественного отдела сыграл большой сбор и со словами «Мы не ассенизаторы!» отправил комиссию на решительную сечу в Минск рубить задницы, головы и что там ещё попадётся под руку…