Дочки-матери. 3-й лишний? - Каролин Эльячефф

Даже мать проявит чувство справедливости, признав превосходство той из дочерей, которая была ей менее близка: «Можно было не сомневаться, что привязанность Элинор к мистеру Дешвуду, которую мать долгое время считала несколько поверхностной, на самом деле была намного более глубокой, именно так с самого начала и относился к ней сам мистер Дешвуд. Мать опасалась теперь, что, неверно воспринимая происходящее, была несправедлива, равнодушна и почти жестока к Элинор, потому что сочувствовала только Марианне, так как та более очевидно и непосредственно переживала свое несчастье; и она совсем забыла об Элинор, которая тоже была ее дочерью и которая была ранена не менее жестоко. Теперь ей казалось, что она относилась к Элинор менее ответственно»…

Окончательная победа принадлежит Элинор – ей удается завоевать любовь матери, хотя та поначалу предпочитала ее сестру, и одновременно она вышла замуж за любимого мужчину, несмотря на препятствия, отсутствие удачи и недостаток красоты. Этот роман-назидание призывал молодых девушек покориться необходимости быть добропорядочными, то есть руководствоваться разумом, а не чувствами. «Разум и чувства» – роман не только о победе над семейной несправедливостью, но и о победе над материнской несправедливостью.

Брат и сестра

Только кризисная ситуация позволит матери в этом романе признаться самой себе в несправедливом отношении к старшей дочери из-за того, что предпочитала младшую. Элинор, без сомнения, была ей тем ближе, чем решительней мать это отрицала. Неравенство симпатий, отданных кому-то из детей, является, очевидно, неизбежной составляющей жизни любой семьи, равно как и его полное отрицание, поскольку родители предпочитают думать, что одинаково любят всех своих детей.

Кому же следует верить: детям, протестующим против несправедливости, или родителям, настаивающим на справедливом отношении к каждому своему ребенку? Проблема заключается не столько в том, чтобы дать объективный ответ на этот вопрос, сколько в том, чтобы понять, причиняет ли эта ситуация ребенку страдания. Не стоит их отрицать, априори считая беспочвенными: страдание всегда существует объективно, даже если его причины воображаемые. Воображение всегда находит себе основу в реальности. Это может быть действительное неравенство в обращении, как в романе «Любовник» Маргерит Дюрас: «Я думаю, только об одном своем ребенке моя мать говорила: мой ребенок. Она иногда называла его так. О двух других детях она говорила: младшие». И дочь испытывала яростную ненависть к своему бесхарактерному, но жестокому брату, которого мать всегда и во всем поддерживала. Неравенство может проявляться более изощренно, например, в поведении одного или обоих родителей, которые умудряются внешне создать иллюзию, что они все делают для каждого из детей и поддерживают с нею или с ним особенные отношения. Так что даже если они дают одному столько же, сколько и другим, каждый ребенок чувствует себя обманутым из-за того, что не является единственным, кому что-то перепало.

«О, материнская любовь, любовь, которая никого не забывает, Манна небесная, которую Господь разделяет и умножает, стол, всегда накрытый у родительского очага, за которым у каждого есть свое место и за которым все собираются вместе», – поэтические строки, принадлежащие перу Виктора Гюго, безусловно, обладают определенным очарованием. Но матери, которые верят в возможность такого идеала, лишь внушают своим детям иллюзию, что это нормально – получать ее любовь «всем вместе», любовь, которую в реальности, тем не менее, приходится делить. Это разделение является условием, что она не станет разрушительной, и не обязательно знаком, что ее не будет хватать. Заставить ребенка думать, что родители могут или даже хотели бы дать ему «все», значит, на всю жизнь внушить ему уверенность, что у него самого ничего нет или что сам по себе он ничего собой не представляет.

Кроме того, существуют, конечно же, дети, которые получают не «все» и не «ничего», но «меньше» – меньше, чем их братья и сестры. Дочь особенно предрасположена покорно терпеть то, что мать обращается с ней, как с существом гораздо менее ценным, чем ее брат, настолько распространено в большинстве семей неравенство по половому признаку. Ситуация еще более унизительна, если дочь старше, так как ее преимущество в возрасте родители совсем не принимают в расчет. Если сами родители совершенно не замечают этого, дети не говорят об этом, довольно часто только внешний наблюдатель способен заметить эту разницу в обращении. Это замечательно показал Бальзак все в том же романе «Тридцатилетняя женщина», говоря о маленькой Елене, законной дочери Жюли д’Эглемон и ее младшем брате, рожденном от любовника.

Когда Елена была единственным ребенком, мать могла лишь констатировать недостаток собственной любви к дочери из-за отсутствия любви к ее отцу. Повинуясь «мощному голосу материнства», она испытывала привязанность к девочке, но понимала, что этого не достаточно, и она признается в этом священнику: «Моя бедная маленькая Елена – дочь моего мужа, дитя долга и случая; она пробуждает во мне лишь инстинкт матери, заставляющий нас подчиняться непреодолимому закону и защищать рожденное нами существо – плоть от плоти нашей. Я безупречна с точки зрения общества. Разве не пожертвовала я ради дочери своей жизнью и своим счастьем? Ее слезы трогают меня до глубины души; если бы она начала тонуть, я бросилась бы спасать ее. Но ей нет места в моем сердце. О! Любовь породила во мне мечту о более мощном и цельном материнском чувстве […]. Да! Когда Елена говорит со мною, мне хочется, чтобы у нее был другой голос; когда она смотрит на меня, мне хочется, чтобы у нее были другие глаза. Все в ней напоминает мне о том, что должно было быть и чего нет. Мне невыносимо смотреть на нее! […] И моя дочь безошибочно чувствует это. Во взгляде, в голосе и движениях матери есть сила, которая влияет непосредственно на душу ребенка; а когда я смотрю на мою бедную девочку, когда я говорю с ней или беру ее на руки, она не чувствует особенной нежности в моих объятиях, трепета в голосе или теплоты в моем взгляде. […] Я молю небо, чтобы однажды ненависть не воспылала между нами!»

Только священник смог «постичь бездну, которая простирается между материнством по плоти и материнством по сердцу». Эта бездна заполнится с появлением сына, родившегося от ее связи с любовником, и этого мальчика будут обожать и мать, и отец. Отметим, что речь идет о ситуации, противоположной той, что описывается в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина» (1877), в котором героиня обожает мальчика, рожденного от нелюбимого мужа, но бросает дочь, которую она родила от обожаемого любовника. Будто в ее представлении материнская любовь может быть связана только с мужчиной, занимающим позицию отца, в то время как мужчина, занимающий позицию любовника, не может подарить ей ребенка, действительно достойного любви. Но в обоих романах пренебрегают именно дочерью.

У Бальзака сторонний наблюдатель читает на лице и угадывает в поведении девочки (которая – «вылитый отец, опять же, по выражению самой маркизы) ужасную ревность, которую мать, не желая разжигать, предпочитает игнорировать: «Старшей девочке на вид было лет семь или восемь, мальчику не больше четырех. Они были одеты на один манер. В то же время, внимательно приглядевшись, я заметил, что воротнички их рубашек едва приметно различались, и по этому отличию я позже угадал целый роман в прошлом, и подлинную драму в будущем. Это была сущая безделица. Воротничок маленькой смуглолицей девочки был просто подшит по краю, тогда как воротничок мальчика украшала изящная вышивка; но это выдавало тайну сердца, безмолвное предпочтение, которое дети легко читают в душах своих матерей, будто по наитию божьему».