Сказочник - Олли Серж

рычаг и открывает запасной выход. — Внутрь полезем?

— Да! — счастливо прыгает Иван.

А я с опаской подхожу ближе и заглядываю во внутрь самолета. К моему удивлению он выглядит не старым и не трухлявым. Будто не простоял в заброшенном одиночестве больше тридцати лет.

— Только я первый, — строго смотрит на сына Игнат. — Мало ли…

— А что может быть? — я смотрю, как он ловко подтягивается на руках и забирается внутрь салона.

— Ну… — слышу его глухой голос. — Пауки, медянки, птицы, белки…

— Мамочки… — начинаю я истерично посмеивается. — И тебе совсем не страшно? — Спрашиваю ребёнка.

— Не-а, — довольно лыбится он. — Мы тут с папой часто бываем.

— Все нормально! — кричит Стоцкий и выглядывает из люка. — Вань, руки давай!

Ребёнок залетает внутрь самолёта юркой ящеркой и хохочет.

— Так, в сторону отошёл, — говорит ему Игнат протягивает мне открытую ладонь.

— Я знаю, что ты не трусиха.

Фыркаю. Вздыхаю.

— А он точно не развалится? — Спрашиваю с опаской.

— Ещё лет тридцать не развалится, а если поставить внутренности, ещё и полетит, — улыбается Стоцкий. — Ну?

Ставлю ногу на колесо, хватаюсь за руку Игната, и он рывком втягивает меня в салон.

— Обалдеть, — смеюсь от скачка адреналина и оглядываюсь по сторонам.

Пыльные, практически истлевшие ряды сидений, отломанные и разбросанные под ногами столики, болтающиеся с потолка кислородные маски, и ободранные до металла стены.

— Нормально тут погромили, — качаю головой. — Но могло бы быть и хуже.

— Пошли, до кабины дойдём и на выход, — предлагает план Игнат и начинает первым двигаться в нос самолета.

— Там есть штурвалы настоящие, — возбужденно рассказывает ребёнок. — Даже кнопки нажимаются.

И действительно, кабина пилотов пострадала гораздо меньше основной части самолета. Приборная панель выглядит почти живой, не считая небольших участков подпаленной пластмассы. Ванька, вступая в игровые диалоги сам с собой, крутит штурвал и перещёлкивает тумблеры.

— Они горят! — восклицаю я и удивительно смотрю на часы.

— Нет, — отвечает Игнат, — они просто фосфорные. А ещё… — тянет к ним руку, крутит сначала правый рычажок до упора, потом левый, и щёлкнув ими одновременно запускает работу стрелок.

— Обалдеть, — радуюсь механическому фокусу, как ребёнок. — Они идут.

— Вечные, — подтверждает Стоцкий и пока Ванька занят, притягивает меня к себе. — Видишь вокруг них больше всего разодрано? Все хотят забрать.

Киваю и обвиваю руками его талию, запуская пальцы под край футболки.

— Тебе хорошо со мной, Лер? — спрашивает он тихо.

— Очень, — киваю.

— А с нами? — уточняет.

— А есть разница? — хмурюсь я.

— Я тебя люблю, — коротко целует меня в губы Стоцкий и касается своим кончиком носа моего. — А если позову замуж? Пойдёшь?

— А ты зовёшь? — от рухнувшей по позвоночнику в колени дрожи, сбиваюсь с дыхания.

— Отложим этот разговор, — еще раз целует меня Игнат. — До того момента, как останемся наедине.

Я, чувствуя себя немного обескураженной от его «шага назад», отвожу в сторону глаза. Ощущаю кончиками пальцев, как колотится под футболкой сердце Стоцкого, и все равно не могу понять то, что между нами происходит. Слишком быстро, остро и так глубоко, будто мы знаем друг друга много лет. А может, это просто нормальные отношения со взрослым мужчиной? И в них всегда будет «просто»? Да едва ли нас с Игнатом можно назвать нормальными…

— О чем думаешь? — ведёт носом по моему виску Игнат.

— Хм… — склоняю в бок голову и думаю, как бы выразить ощущения в слова.

— Смотрите! Белка! — ребёнок переключает наше внимание на себя. — И ещё одна!

— Глянь, — наклоняется Стоцкий ближе к лобовому стеклу. — Да они тут старое птичье гнездо оприходовали и живут. Вот хитрюги.

Ещё минут десять мы гуляем по салону самолета, а потом Ванька начинает проситься в туалет. Поэтому экспедицию срочно приходится свернуть и спуститься на землю.

Вернувшись к реке, мы доедаем остывшее мясо с овощами и быстро сворачиваемся, потому что небо активно начинает затягивать тяжёлыми, чёрными облаками.

Ванька так перенасыщен впечатлениями, что даже не протестует, когда мы с Игнатом сдаём его на руки Михаилу и Софье. Эту женщину я тоже уже видела в лагере. Она отдаёт нам с собой большой пакет свежей молочки и рыбный пирог.

От ее ненавязчивой заботы веет такой искренностью и отсутствием ожидания ответных реверансов, что ты моментально ощущаешь себя «дома». Нет, я не жалуюсь. В моей жизни хватало этого ощущения. Просто последние несколько лет оно куда-то «сбилось».

Мне нравится смотреть, как Стоцкий уверенно ведёт машину. А ещё нравится, как он держит меня за руку и поглаживает ладошку большим пальцем.

— Расскажи мне… — я ложусь к Игнату на плечо. — Каким ты был в детстве? Кто твои родители?

— Папа — дипломат, мама — журналист, — отвечает Стоцкий.

— Это значит, что у вас целая династия, — заключаю торжественно.

— Да уж, — вздыхает он. — Никому наша профессия пока счастья не принесла.

— Почему? — сникаю.

— Их машина в Сирии попала под обстрел, — отвечает Игнат. — Мы, правда, с братом уже взрослые были. Он служил. Я на контракте в Израиле работал. Брат в них характером пошёл. Всегда больше всех ему надо было.

— Грустно, — сжимаю его руку ещё крепче. — Извини… Игнат? — вдруг взволнованно подрываюсь. — Ты думаешь, что с нами тоже может что-то случиться?

— Надеюсь, что нет, — он успокаивающе пожимает мою ладошку и целует костяшки пальцев. — Я для этого сделал все, что мог. Просто будь осторожна и ни с кем ничего личного не обсуждай.

— Не буду, — обещаю и решаю перевести тему. — А моя мама обычный бухгалтер. Сначала в органах работала с папой. Потом ушла, когда мной забеременела. Дома долго просидела. А когда папы не стало, тяжело нашла место. Но, в целом, хорошее.

— Приехали, — говорит Стоцкий, оставляя мой рассказ без ответа.

Заезжает на участок, набирает цифровые комбинации, снимая сигнализации, выходит из машины и выпускает меня.

— Занеси пакет на кухню, — просит. — Мне пока нужно написать несколько сообщений. А потом… — тяжелеет его тон. — Хочу все-таки искупать тебя в твоём пошлом белье, — переводит взгляд на бассейн.

— Мы замёрзнем, — хихикаю я.

— Я согрею, — обещает Стоцкий и, поцеловав меня в уголок губ подталкивает к дому. — Давай. Буду ждать.

Глава 39. Будет приятно (больно)

Лера

Сжимаю в ладонях грудь перед зеркалом и немного подтягиваю бретели лифчика. Да, вот так чуть повыше — гораздо лучше. По спине прокатывается дрожь волнения. Я пока ещё не привыкла так откровенно предлагать себя мужчине, но и обламывать Игната своим смущением мне не хочется. Я, как и он, кайфую, когда между нами горячо и немного пошло.

Бёдра сводит от предвкушения сексуальной игры. Уверена, что она будет. Стоцкий извращен, опытен, и