Угодило зёрнышко промеж двух жерновов - Александр Исаевич Солженицын

печатать нельзя, сильно преждевременно, губительно для меня ещё и с новой стороны, – да поверили «Штерну». Но вот доктор Хееб только подал голос – и печатанье остановили!

Что ни шаг на Западе, самый простой шаг, вызывает суд – была для меня полная неожиданность, и резко неприятная: этой атмосферы напряжённых гражданских исков у нас там не было совсем. Вот, имея адвоката, значит надёжно оградив свои права на Западе, я в 1971 впервые спокойно печатал в Париже «Август Четырнадцатого»: русское издание у «Имки», а дальнейшие переводы устроит доктор Хееб. (Но я упустил предупредить его о русском «Августе» заблаговременно, ему тяжело пришёлся внезапный мировой штурм издательств: срочно требуют права на издание, конечно с бешено-поспешными переводами.) Кажется – при адвокате ничего не должно случиться худого? Но сразу совершаются три пиратских издания – и на русском! и на немецком! и на английском! И по всем трём возникают суды.

Наше русское издание вышло в июне 1971[98] (от самиздата мы «Август» до тех пор удержали), иностранные не могли перевестись и появиться раньше 1972. И вдруг осенью 1971 в Германии в издательстве «Ланген Мюллер» взорвался готовый немецкий перевод![99] Вот тебе на! Да как же они могли успеть? невозможно за 3 месяца качественно перевести и издать книгу в 500 страниц!

Как по-старому не было у меня адвоката – мог бы я только протестовать газетно. Но наличие адвоката, напротив, обязывало начинать процесс: если не протестую – так это я сам и напечатал! Хееб и начал судебный процесс в октябре 1971. (Я ещё только долечивался от гебистского отравления рицином, нам с Алей было вообще не до того.)

Теперь, через несколько лет, когда представлены все объяснения, история публикации «Августа» по-немецки вырисовывается так: ГБ скопировало мой текст тотчас, как я кончил книгу – осенью 1970, очевидно у кого-то из «первочитателей» – надеюсь, без ведома его. После того как выяснилось (начало декабря), что я не поеду за Нобелевской премией в Стокгольм, решено было состроить такую провокацию: организовать печатание книги на Западе, а затем обвинить меня в самовольной публикации «антипатриотического» романа. Публикация «Августа 1914» не принесёт никакого вреда Советскому Союзу – зато, думалось, даст хороший повод пугать меня, травить, вынуждать к отречению, а то и судить.

ГБ, видимо, планировало так. Именно то, что «Август», в отличие от «Круга» и «Корпуса», не ходит в самиздате, – как раз и облегчает обвинить меня в передаче на Запад, если книга появится там. Но издательство должно быть солидное. И значит, надо ему чисто передать рукопись: издатель должен верить, что это – по воле автора, однако ни сам автор, ни адвокат не должны о том узнать. Что совершенно не приходило в голову КГБ – что я действительно напечатаю книгу сам, открыто, от собственного имени. Торопились они, торопился и я, два минных подкопа шли скрытно друг другу навстречу.

К Новому (1971) году в Москву приехала из Германии мадам Кальман, вдова композитора. Она встречалась с Ростроповичем и спрашивала его обо мне, даже просила походатайствовать, чтобы следующую книгу передали через неё. Ростропович обычно всем отвечал с высшей любезностью, может, какая и проскользнула у него неопределённая фраза полуобещания, но в Жуковку на свидание со мной он её, конечно, не повёз, как и не возил ни одного иностранца за все мои годы там, и правильно, да и мне ничего не передал об этом случае. Тем не менее, воротясь в Германию, мадам Кальман издателю «Ланген Мюллера» Фляйсснеру рассказала о встрече со мной в Жуковке: живёт в ужасных условиях, питается картофелем и молоком (по-советски – так ещё неплохо!), смертельно болен, выглядит столетним, ежедневно ждёт ареста и ссылки в Сибирь, совершенно запуган. Очень хочет срочно напечатать «Август Четырнадцатого», совсем не интересуясь гонораром, но боится передать рукопись сам, её надо получить у адвоката Хееба, и сделать это издательство может только через мадам Кальман, никому другому Хееб не отдаст. (Именно этот фантастический рассказ и позволяет думать, что мадам Кальман сама – не жертва интриги.)

Напущенная мадам Кальман таинственность заставила издателя Фляйсснера отдаться любезным услугам посредницы. Она отправилась 18 января в Цюрих, там якобы предъявила Хеебу косо оторванную часть билета с московского концерта Ростроповича, билет совпал, – и тем якобы получила рукопись «Августа»! – только с условием: глубокой тайны! (Ничего подобного, разумеется, не было, к Хеебу она не являлась.) Издатель Фляйсснер доверчиво, с радостью взял рукопись. Он искренно верил, что – от меня[100].

Так КГБ прекрасно обыграло существование Хееба: не было бы моего адвоката – КГБ искать бы, искать, состраивать правдоподобную передачу в издательство – «от меня».

Теперь понятно, что, когда в начале апреля 1971 стали советские журналы получать мои предложения напечатать у них «Август» и запрашивали, ясно, КГБ, – там только смеялись. Конечно, командовали журналам не отвечать мне, чтобы бумажкой не подтвердить моего алиби – что я хотел печатать роман в СССР. А я, не получая их ответов, тоже смеялся: не отвечаете? вот и ладно, не придётся тормозить парижское издание.

Внезапная публикация «Августа» в «Имке» в июне 1971 была для расчётов ГБ опрокидывающей неожиданностью (да почему ж агентура такая слабая? ведь типография Лифаря – была неохраняемая, открытая): сам посмел, да ещё свой копирайт объявил! По сути, вся воровская махинация КГБ на том бы и лопнула, да уже машина разогнана, не отступится затянутый в дело «Ланген Мюллер». (Уже и переводит у них книгу один из лучших переводчиков с русского Александр Кемпф.)

А Хееб отдал немецкие права издательству «Люхтерханд» (по совету Бетты, она знакома была с ними).

И начался между двумя издательствами суд – да какой долгий! до 1977 года, 6 лет до окончательного решения. Попав в Европу, я склонялся к примирению: оказался перевод «Ланген Мюллера» лучше, чем коллективный люхтерхандский. И что же, останавливать хорошее издание, уничтожать тираж? Какое-то варварство! Однако вся наша западная сторона настаивала, что надо досудиться и победить (и тем пустить мои книги под нож!..). Я ещё тогда в судную проблему не вник, чужой мир…

Ещё о судах вокруг «Августа». Опять пузырём из лужи попёр тот Флегон, да как: перефотографировал уже изданную «Имкой» книжку, несмотря на ясный копирайт, натолкал туда не относящихся к роману фотографий – и всё это нагло издал от себя[101]. «Имка», по западному обычаю, подала на него в суд. И опять потянулось на несколько лет – но не наказали Флегона: он объявил себя банкротом, и наша же сторона платила все судебные издержки.

А оборотчивый Флегон – первоклассный мастер судиться, вся душа его в сутяжничестве, тем временем он не дремал: стал судорожно переводить «Август» на английский и уже предлагал продавать «Обзерверу» по