Курчатов - Раиса Кузнецова

К пединституту он относился с большим уважением, что вовсе не было общим явлением среди ученых того времени. Институт и коллектив кафедры были для Игоря Васильевича такими же родными, как и основной его институт — ЛФТИ. Он поддерживал и здесь высокий уровень как педагогической, так и исследовательской работы по физике. Игорь Васильевич считал себя постоянным членом коллектива института, работал он с максимальной и невиданной до него энергией. Именно эта неиссякаемая энергия, личный пример самоотверженного служения Родине воспитывали нас, оставляя глубокое впечатление. Бывшие ученики навсегда сохранили это в своей памяти.

Мы горячо любили Игоря Васильевича как замечательного ученого, удивительного организатора и чуткого товарища. Мы видели и запомнили Игоря Васильевича всегда бодрым, жизнерадостным. Он любил юмор, в круг своих учеников и сотрудников он приносил оживление и радость. Остались в памяти шутки-эксперименты на тему: удастся ли наблюдать то или иное явление с такой-то аппаратурой, которые, как загадки, он предлагал вниманию своих учеников и друзей в кабинете Петра Ивановича Короткевича, „золотых рук мастера“, его ближайшего помощника и сотрудника по педагогическому институту. Здесь же, помимо научной тематики, изобретались приборы, ставились опыты и велись оживленные дискуссии о будущем развитии физики.

Для многих аспирантов Игорь Васильевич лично доставал редкие книги и журналы. Так, и мне была вручена первая книга по электронной оптике: Грюне и Шерцер „Геометрическая электронная оптика“ на немецком языке. Позже я стал заниматься электронной оптикой. Но прежде Игорь Васильевич предложил мне задание по расчету элементов циклотрона. После выполнения этого задания и решения еще некоторых задач мне была доверена самостоятельная работа. Обсуждение результатов и планирование работы всегда проводились под руководством Игоря Васильевича. Летом 1941 г. он выслушал итоги моей работы и просмотрел рукописи. Еще раньше он одобрил первую мою работу о сферической электронной линзе и рекомендовал ее к публикации, которая появилась в ЖТФ. Для теоретической подготовки Игорь Васильевич рекомендовал мне участвовать в теоретическом семинаре ЛФТИ, который я посещал регулярно, как и научную библиотеку ЛФТИ.

Во время войны я получил письмо от Игоря Васильевича, в котором он спрашивал о моих планах. В 1946 г. намеченная встреча с Игорем Васильевичем по случайности не состоялась, и позже я стал работать в лаборатории академика А. А. Лебедева».

Чертой, поражавшей многих в Игоре Васильевиче, была его фантастическая работоспособность. Он трудился самозабвенно, страстно, напряженно и утром, и днем, и вечером, и ночью. Пример этому привел Юрий Васильевич Сивинцев, докладывавший в 1952 году об итогах проведенных исследований на ученом совете. Председательствовал Курчатов. Заседание совета было назначено и началось в три часа ночи! И, несмотря на это, следующим утром в десять часов утра у Сивинцева раздался телефонный звонок: «„Физкульт-привет! Заходи со Львом, который Ав. (так Курчатов шутя именовал заместителя начальника отдела Льва Авксентьевича Маркова. — Р. К.). Надо поговорить“. Игорь Васильевич вызывал нас обсудить итоги совещания и уточнить формулировки решения. Кстати, „Борода“ (так называли Курчатова почти все сотрудники Института и отечественной атомной промышленности) в тот день не пожалел эпитетов для характеристики неудачного доклада, и эта жесткая критика многие годы служила мне мощным стимулом. Игорь Васильевич знал об этом необычном дружеском прозвище, и когда оно нечаянно вырывалось у кого-либо из его помощников, воспринимал это хотя и с усмешкой, но без обиды».

О школе Курчатова, о курчатовском стиле работы писали его ближайшие помощники. Академик И. К. Кикоин: «И. В. Курчатов выделялся поистине чудовищной работоспособностью. В годы работы в Ленинградском физико-техническом институте его можно было видеть в лаборатории с раннего утра до поздней ночи. При всей огромной загруженности экспериментальной работой он выкраивал время для написания монографий и учебников, хотя это делалось обычно ночью или во время отпуска».

Академик А. И. Алиханов: «У Курчатова неистовость в работе осталась до самых последних дней его жизни, несмотря на то, что по состоянию его здоровья этого делать не следовало. Но такова была его натура. Иначе как с большим энтузиазмом он не мог работать и будучи молодым, и на склоне лет».

Член-корреспондент АН СССР К. И. Щелкин: «Игорь Васильевич отдал себя, свою жизнь до последней минуты науке, советскому народу, укреплению могущества нашей страны. Он трудился увлеченно, страстно, самозабвенно. Его невозможно было оторвать от работы, от идей, от непрерывного беспокойства о делах. Чего стоит только один штрих — последние месяцы жизни Курчатов отдал много сил пуску реактора нового типа. Он назвал его „ДОУД-3“ и с улыбкой расшифровал: „До удара номер 3“ (к тому времени Игорь Васильевич перенес уже два инсульта). Кстати, его неистощимый юмор проявился даже и в этих критических случаях: перенесенные инсульты он называл среди друзей „микрокондрашками“».

Энтузиазм, присущий Курчатову, увлекал всех, кто работал под его руководством. Не могу не процитировать свидетельство одного из курчатовцев «первого» призыва — Л. М. Неменова. О первых годах работы над урановой проблемой он сказал: «Лучшее время моей жизни — пять лет без отпусков и выходных!»

Еще одна важная черта в характеристике Курчатова — его организационный талант, умение подобрать и расставить людей для получения максимальной отдачи, связать общей целью разнородные коллективы, объяснить и нацелить, проверить и помочь, поощрить за успех и наказать за нерадивость, и особенно сломать препятствие, даже если оно и кажется непреодолимым. «Курчатов обладал огромной „пробойной“ силой — противостоять ему было невозможно», — свидетельствует один из руководящих деятелей атомной проблемы в СССР член-корреспондент АН СССР В. С. Емельянов.

Противники развития ядерной энергетики, существующие до сих пор и за рубежом, и в нашей стране, иногда одерживают «успехи» в борьбе с новым. Развитие ядерной энергетики тоже проходило не без сопротивления. В 1964 году, когда первой в мире АЭС исполнилось десять лет, академик Н. А. Доллежаль напомнил, что предложение Курчатова о начале работ по ее созданию было сначала расценено как преждевременное. Ведь для работы реактора на обычной воде необходимо в несколько раз обогатить естественный уран «горючим» изотопом — ураном-235. Тем самым, который используется в образцах ядерного оружия. Нужны были убежденность и напор (пробойная сила!) Курчатова, чтобы в разгар холодной войны добиться выделения ядерных материалов, времени, средств, рабочей силы для начала дорогостоящего и, как тогда многим казалось, малоперспективного эксперимента.

Менее известен другой пример — в начале 1960-х годов сторонники традиционной энергетики подготовили и почти провели в жизнь решение об остановке строительства Нововоронежской АЭС и сооружении обычной ТЭЦ на ее фундаменте. Курчатов, узнав об этой угрозе, отложил все дела, приехал в Кремль, добился созыва нового совещания руководящих работников и в острой полемике с маловерами добился подтверждения прежних решений о строительстве АЭС.

Курчатов, ученик и воспитанник патриарха советской физики А. Ф. Иоффе, вырастившего плеяду ведущих физиков нашей страны (50 академиков и членов-корреспондентов Академии наук), не хуже своего учителя владел искусством подбора и воспитания людей, особенно молодых. Вспомним, что в период напряженной работы над атомным проектом даже «старым» курчатовцам было около сорока! Создать новую отрасль промышленности и науки было невозможно без разработки системы подготовки кадров атомщиков. Поэтому Курчатов занимался организацией преподавания физики в МГУ и даже прочел там первые лекции по ядерной физике, подбором новых людей, смело выдвигал молодых. Так, Ю. В. Сивинцев был назначен начальником отдела в 26 лет. Это, кстати, был средний возраст сотрудников всего отдела!