Икар - Расселл Эндрюс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 ... 120
Перейти на страницу:

И белый. Такой белый — вот почему ее милая madre[25]думала, что он идеальный. Такой чистенький.

А вот она не удивилась, когда ее отчим в первый раз вошел в ее комнату в ту ночь, которая все переменила. Он ей ничего плохого не сделал, он был так добр с ней. Он помогал ей делать уроки. Заступался за нее, когда мать ее ругала. Он ей нравился. Она даже думала, что сумеет его полюбить. Но в его глазах она увидела то же самое.

Por favor.

Вот только сказал он это по-английски. Сказал как белый человек.

Она не стала обижаться и сердиться, когда он встал на колени и стал шептать про то, что он сделает для нее все на свете. Он умолял и ворковал и гладил ее волосы так ласково, так нежно, а она понимала, что не может отстраниться, что он не позволит ей отстраниться. Он повторял снова и снова, что все-все для нее исполнит, если она сделает для него лишь одну маленькую малость. Одну малюсенькую малость, от которой он станет так счастлив. И она это сделала. В эту ночь и во множество следующих ночей. Он всегда радовался, как и говорил, а ей никогда не бывало стыдно. Ее это волновало, она гордилась собой. До тех пор, пока он не уходил и не переставал обращать на нее внимание. Или, хуже того, орал на нее. А иногда бил. Это всегда происходило днем. А потом он приходил к ней посреди ночи, пристыженный и жалкий, и умолял стать его маленькой девочкой и позволить ему любить ее. Она попыталась рассказать матери, но мать и слушать не пожелала. Мать не поверила, отказалась слушать, ведь это было невозможно, чтобы такой человек оказался нечист. И тогда она перестала об этом говорить и просто приняла как жизненный факт. Ей нравилось удовольствие, а с болью она могла мириться. Так продолжалось довольно долго — мольбы, крики, побои и любовь. А потом это перестало вызывать у нее восторг. Постепенно она стала ощущать пустоту — из-за этого, как и из-за всего другого.

Чистая правда. Настоящую пустоту.

Когда она начала работать, то в первое время не позволяла мужчинам дотрагиваться до нее. Она просто мучила их, изводила. Ну и кокетничала, ясное дело. Потом это каким-то образом прекратилось, барьер исчез, и ее стали хватать, гладить, сопеть и закатывать глаза, будто в припадке. В какой-то момент она поняла, что прикосновения для нее ничего не значат. И она стала позволять трогать ее. На душе у нее по-прежнему было тоскливо и пусто, но порой бывало забавно. Когда она видела их, так вожделеющих ее, так жаждущих всего, ее разбирал смех. Иногда она смеялась про себя, а иногда открыто, прямо им в лицо. Но их ее смех нисколько не задевал, лишь бы получить, что хотели. Это был урок номер один из тех, что она выучила за последние три года: пока получаешь то, чего хочешь, плюй на все.

Она не знала, сколько времени продлится такая жизнь. Она боялась, что жизнь закончится, и скорее раньше, чем позже. Потому что она кое-что знала. У нее была тайна. Тайна, которая ее пугала. Кроме шуток, здорово пугала. Не давала уснуть по ночам. Иногда ее бросало в холодный пот, когда она сидела на белом мягком диванчике в своей гостиной и пила чай, сложив ноги по-турецки. Она была уверена, что об этом никто даже не догадывается. Она была уверена, что эту тайну, кроме нее, не знает никто. Но тайна была, и она жила с ней каждую минуту, а тайна все росла, росла и теперь ела ее поедом днем и ночью, и пугала ее, и заставляла обливаться холодным потом.

О да, она была хорошенькая.

Но она была недостаточно хорошенькая.

Нос у нее был великоват и чуточку, самую малость свернут набок. Зубы превосходные — белые и ровные, а вот десны слишком выдавались вперед. Когда она раздвигала губы, становились чересчур видны розовые десны, и она это ненавидела. Вот почему она редко улыбалась.

К тому же она сходила с ума из-за своей кожи. Кожа была сухая, сколько бы она ни мазалась дорогими увлажняющими кремами, и неровная. Имелись изъяны: маленькие бугорки и волосики. Когда она порой смотрела при ярком освещении на свое отражение в зеркале над туалетным столиком, ей становилось дурно. Кроме шуток, по-настоящему дурно. Она рассматривала увеличенные недостатки своей кожи пять минут, десять минут, а случалось, и целый час, а потом у нее начинал болеть живот, и ей приходилось ложиться. А когда она ложилась, то начинала думать о своих бедрах — о том, что они слишком широкие, ну, кроме шуток, чересчур широкие. Сейчас этого никто не замечает, но она-то точно знала, что случится лет через десять. Десять лет — это целая вечность, как может показаться, о, ведь уже прошло три года с тех пор, как она приехала в Нью-Йорк, а время промелькнуло так незаметно. Казалось, она только вчера приехала. Так вот, она знала, что каждую минуту бедра у нее будут становиться все шире, а трицепсы — все дряблее и фигура у нее станет такая же, как у ее матери, а когда это случится, мужчины перестанут ее любить, они будут уходить от нее, как уходили от ее матери…

Нет. Ей так нельзя. Как только это произойдет, все изменится. Но пока что это была ее тайна. Никто не знал, что произойдет, когда она станет старше. И никто не знал, какой она была раньше. Все знали, какая она сейчас. Muy, muy bonita с идеальной фигуркой и маленькими chi-chis — не какими-нибудь, а ее собственными.

А потом она вдруг обнаружила, что о ее тайне известно еще одному человеку. Она рассказала ему о своем прошлом, об отце, о том, как он ночью прокрадывался в ее комнату. О разводе родителей, об отчиме, о религиозности матери, о самоубийстве сестры, о пьянстве второй сестры. Да-да, она все рассказала ему о том, какой была раньше. И он сам догадался, какой она станет впоследствии. Каким-то образом сам понял. Наблюдал за ней, когда она смотрела на свое отражение в зеркале. Она заметила, что он стоит на пороге ванной комнаты, обернулась, а он сказал: «Боишься». Сказал так просто, легко. И не как вопрос он это произнес, а скорее как ответ.

«С какой стати мне бояться?» — дерзко спросила она и забросила за спину свои мелированные тяжелые волосы. Мужчины таяли, когда она вот так забрасывала волосы за спину, особенно с тех пор, как она сделала мелирование.

А он не растаял. Просто еще на несколько секунд задержал на ней взгляд, а потом сказал: «Потому что ты достаточно догадлива и знаешь, что с тобой произойдет».

Ей хотелось спросить: «О чем это ты? Что такое со мной произойдет?». Но она не стала спрашивать, потому что он был прав. Она уже все знала сама.

Точно так же, как он знал, что она недостаточно красива.

В этот момент она впервые поняла, что влюблена в Кида.

И еще она впервые поняла, на что способна.

Она впервые подумала о том, что могла бы убить его.

Es verdad.

Кроме шуток, могла бы его убить.

Убийца

Она поверить не могла, что ее жизнь складывается так удачно.

Пока был не денек, а просто мечта. Она проснулась одна, и это ей понравилось. Она совершила утреннюю пробежку — обежала весь Центральный парк по кругу два раза. Она бежала легко, голова у нее была светлая, ей удавалось сосредоточиться на том, чем она занимается. Она ровно дышала. Вдох — выдох. Левой, правой. Она держала удобную скорость, ни с кем не соревновалась. Покинув парк, она перешла на быстрый шаг за квартал до своего многоэтажного дома. Она обожала жить в Верхнем Уэст-сайде — что могло быть лучше? Войдя в подъезд, она улыбнулась консьержу, поднялась на почти бесшумном лифте и вошла в любимую квартиру. С минуту она побродила по квартире, любовно прикасаясь к картинам на стенах, к куску индийской ткани, натянутому на раму и повешенному на стену в гостиной над элегантным диванчиком в стиле «Shabby Chic».[26]Она прикасалась к этим вещам, и они словно оживали, становились для нее реальными. Так для нее обретала реальность ее теперешняя жизнь.

1 ... 40 41 42 43 44 45 46 47 48 ... 120
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?