Похитители бриллиантов - Луи Анри Буссенар

– Что вам от меня нужно? – строго спросил он. – По какому праву вы меня задержали? Что я вам сделал?

Тогда вождь, знавший несколько слов по-английски, нахально подошел к нему почти вплотную и сказал:

– Белый сломал «бревно рабства» невольников, которые принадлежали купцам, пришедшим со стороны заката. Бушмены убили купцов, и мои люди больше не могут продавать невольников. Я не смогу давать моим людям ни платья, ни бренди, ни ружей. Поскольку белый довел моих людей до нищеты, он сам станет их рабом. Он будет толочь просо и сорго и во всем помогать женщинам, которые обслуживают мужчин. В Кейптаун он не вернется никогда. Он раб, пусть на него наденут колодку.

Глава 15

Человек, который верит, потому что это абсурдно. – Бушмены считают, что борода помогает европейцам не заблудиться в лесу. – По следу. – Стрела с красным оперением. – Бич скота Южной Африки. – Муха цеце. – Любое домашнее животное, укушенное мухой цеце, неизбежно умирает. – Любопытная неуязвимость человека и диких зверей. – Отчаянный план. – Плот. – Буря, гроза, наводнение. – Истребление лошадей. – Погибли! – Опять предательство. – Приступ злокачественной лихорадки.

Верхом на лошадях, которых предусмотрительный бушмен привел после истребления работорговцев, Альбер, Жозеф, мастер Виль и его преподобие рысью направлялись туда, где, как все надеялись, можно было найти следы Александра. На пятую лошадь, которую под уздцы вел Зуга, навьючили вещи, а оба бушмена, не чувствительные ни к зною, ни к усталости, шли пешком и даже впереди всего каравана. Жители Южной Африки, в особенности жители Калахари, отличаются способностью ходить не утомляясь так быстро, что могут легко состязаться с самыми крепкими и выносливыми лошадьми.

Оба каталонца пытливо всматривались в местность, его преподобие хранил каменную непроницаемость, а мастер Виль предавался размышлениям. Больше, чем когда бы то ни было, проклинал он свое самомнение, которое толкнуло его на эту дурацкую авантюру, в скверном исходе которой, быть может не без оснований, он уже не сомневался. С другой стороны, его начинало угнетать это существование, наполненное вечными тревогами и бесчисленными лишениями. Спокойствие трех французов, их полное достоинства поведение, их благородные поступки – все это сбивало нашего полицейского с толку. Наконец, ни разу не было сказано ни слова о таинственной цели их передвижения на север. Эта цель представлялась мастеру Вилю совершенно непонятной; он не мог постичь, что за странная фантазия толкала французов навстречу неслыханным трудностям и неисчерпаемым опасностям.

Что касается их причастности к убийству в Нельсонс-Фонтейне, то мастер Виль неукоснительно держался своего первоначального убеждения: как чистокровный англосакс, мастер Виль был удивительно упрям.

«Credo quia absurdum (Верую, ибо абсурдно)», – говорили древние логики, когда у них не хватало других аргументов. Мастер Виль был убежден, что три француза – убийцы, только потому, что это убеждение было глупо.

Правда, он признавал, что это все-таки не обычные преступники; однако полиция, эта высшая и безупречная организация, знает немало фактов еще более необыкновенных и загадочных, и мастер Виль убеждал самого себя, что если французы действовали и не с корыстной целью – было очевидно, что они люди не корыстолюбивые, – то у них было какое-то другое побуждение. Мастер Виль уже бесился от того, что, беспрерывно ломая голову над этой загадкой, ничего разгадать не мог. Поэтому он невзлюбил наших бесстрашных путешественников. Его голова, набитая полицейскими правилами и предвзятыми мнениями, не могла постичь всего благородства трех отважных сердец. Полицейский, привыкший всегда вращаться на самом дне общества, видеть только его язвы, всегда кого-нибудь подозревать, не может и не хочет верить в чью бы то ни было честность. Для мыслителя, моралиста, философа преступник – существо ненормальное, чудовище. Полицейский, напротив, склонен видеть чудовище, урода или сумасшедшего во всяком, кто по своим личным качествам стоит выше толпы. Полицейский разбирается в пороках, но добродетели скрыты от него за семью печатями.

А тут еще и преподобный со своими подлыми и лицемерными штучками. Он целиком подчинил себе полицейского. И единственное оправдание, которое можно было бы найти для мастера Виля, если только глупость может быть оправдана, заключается в том, что он был человек добросовестный.

Итак, он участвовал в кавалькаде, и злился на самого себя, и проклинал преступников, которых не мог разоблачить.

Щемящая тревога снедала Альбера де Вильрожа и Жозефа, а Зуга и бушмен были полны странной уверенности. Альбер спросил бушмена, почему он так верит в успех дела. И бушмен ответил:

– Великий белый вождь не пропадет – у него такая же борода, как у вас.

«Презабавная мысль, – говорил по этому поводу Томас Бейнс, блестящий исследователь Южной Африки, – воображать, что заросшее волосами лицо помогает европейцу не заблудиться в густых зарослях!»

Лошади шли рысью, и черные разведчики, искавшие след Александра, отказались от поисков, только когда спустилась ночь. А наутро, с первыми лучами солнца, поиски были возобновлены и неутомимо продолжались весь день – люди и животные немного отдохнули лишь в самый жаркий полдень.

Кавалькада находилась на берегу того самого озера, где Александра чуть было не съели крокодилы. Еще сохранились следы, оставленные его лошадью в тот момент, когда она испугалась и бросилась в воду.

Альбер не мог понять ни почему его друг пустил коня в воду, ни в какую сторону он направился. Поскольку он не знал обстоятельств, при которых скакал его друг, он недоумевал, зачем Александр избрал это направление: оно могло привести его к алмазному кладу, но было прямо противоположно краалю, где находились его друзья.

Очень уж, должно быть, страшные враги преследовали его, если он решился на такую опасную попытку!

Второй раз прервала ночь эту охоту за человеком. С восходом солнца Зуга и бушмен обошли все озеро и обнаружили следы на другом берегу, а также ямку, из которой Александр вырвал питательный корень. Далее совсем свежие следы вели к тому месту, где лежала убитая копьем лошадь. Многочисленные следы босых ног окружали обглоданный хищниками скелет животного. Очевидно, здесь побывало много туземцев; однако – странное дело! – в этом месте кончался легко различимый след сапог Александра. Сколько ни искали, найти этот след дальше так и не удалось. А следы босых ног уходили в северном направлении и терялись на берегу узкой и глубокой речки, которая также текла на север.

Альбер, бушмен и Зуга не верили своим глазам. Они тщательно осмотрели каждую примятую травинку, каждую ямку, они терпеливо описывали все более и более широкие круги, и все было напрасно: найти что-нибудь так и не удавалось.

Каталонец, охваченный тревогой, почти с отчаянием