Чернильная мышь - Дана Арнаутова

Связанные руки, повязка на глазах, отгородившая ее от остального мира, который бы непременно осудил… Все это лишь обостряло чувства. Она слышала горячечное быстрое дыхание Монтроза и слизывала с пересохших губ вкус его недавних поцелуев, все еще пахнущих малиной и дымом… Это случилось одновременно. Монтроз дернулся, выстонав что-то тягучее, невразумительное, а мгновение спустя внутри Маред родилась горячая вспышка, огромным распускающимся бутоном развернулась по всему телу, и Маред содрогнулась в сладких судорогах, наполняющих неведомым ранее теплом и покоем. Ловя воздух ртом, ничего не понимая и не желая понимать, она ловила это невероятное ощущение и едва чувствовала, что ее укладывают набок, что чужие пальцы сдергивают шелк с ее запястий и этим же платком вытирают ее, почему-то мокрое, лицо, с которого исчезла повязка.

Едва придя в себя, она напряглась, собираясь выбраться из кровати и уйти, уползти к себе в комнату, подальше от накатывающего стыда. Легко удержав, Монтроз обнял ее, прижал к себе – Маред даже успела разглядеть перед тем, как зажмуриться, что ресницы у него слипшиеся, мокрые – притиснул к постели, так что не вырваться.

– Лежи, девочка, – то ли попросил, то ли приказал, задыхаясь. – Завтра будешь обо всем переживать. Ну, тише, тише, успокойся…

– «Да я спокойна», – из чистого упрямства хотела возразить Маред, но слезы все текли сами по себе, пока не кончились под осторожными легчайшими поцелуями, покрывающими все ее лицо: от губ до зажмуренных глаз. И когда они, наконец, кончились, Маред провалилась в теплую мягкую черноту, самым бессовестным образом не думая, кто и как ее обнимает.

Алекс проснулся рано. Сквозь сон он слышал, как колокол на башне Большого Тома пробил пять и как подняли звонкий галдеж птицы в кустах живой изгороди. Несколько минут он лежал неподвижно, пытаясь вновь погрузиться в дремоту, но по особой утренней ясности мыслей и сам понимал, что это бесполезно. Когда-то он вполне сознательно приучил себя спать мало, экономя время, которого всегда не хватает. Поначалу не высыпался, затем привык. Правда, спать начал глубже и почти без снов. Или просто перестал их замечать? Неважно. Ему казалось вполне выгодным обменять иллюзорную реальность сновидений на пару-тройку часов настоящей жизни.

Маред рядом дышала тихо и ровно. Успокоилась… А ведь испугался, что взял слишком жесткий темп, что девочка не выдержит, сорвется в истерику.

Но обошлось. Мягче надо, осторожнее… И не обманываться её независимым видом, осторожными шпильками и гордо поджатыми губами. Нельзя забывать, что это не девица из клуба, втайне желающая наказания за дерзость.

Повернувшись, Алекс уткнулся губами в спутанные локоны на макушке, вдохнул аромат. Ночью заплаканная Маред уснула, сжавшись в комок, отвернувшись к стене, а Алекс еще долго лежал рядом, не прикасаясь и ожидая, что придется успокаивать. Но пережитое напряжение и удовольствие сделали свое дело: девочка расслабилась, заворочалась, устраиваясь удобнее – и Алекс позволил себе тоже соскользнуть в сон. Сейчас Маред раскинулась рядом, разметав руки и ноги, разморенная, горячая, дурманно пахнущая собой и, едва уловимо, самим Алексом. Золотистая звездочка ночника эльфийской работы разгорелась от осторожного прикосновения его пальцев. Ничего, утренний сон самый крепкий, так что девочка не проснется, а удержаться просто невозможно.

Откинув одеяло, Алекс залюбовался. Маред, вспыхивающая под его взглядом, и так была невыносимо желанна, но сейчас: спящая, разнеженная… Она бы выглядела шедевром великого скульптора, если бы у классических статуй юных танцовщиц и бегуний была такая медово-смуглая кожа, завитки влажных волос, прилипших ко лбу и щекам, и такие распухшие губы…

Медленно вдохнув и выдохнув, Алекс придвинулся ближе, ощущая себя почти святотатцем. Лег набок, вглядываясь в безмятежное лицо с едва нахмуренными бровями, легчайшим касанием провел кончиками пальцев по округлому плечу и руке до локтя. Потом так же нежно погладил тонкую шелковистую кожу бедра… Маред не пошевелилась, только губы приоткрылись, и дыхание совсем чуть-чуть ускорилось, но Алекс сразу остановился, не убирая, впрочем, руки. От девушки веяло таким жаром, что ладонь обжигало. Не заболела бы…

И вот что с ней делать, такой нервной и пугливой? Балансировать – подсказывал опыт, – приручать постепенно, успокаивать, добиваться доверия, показывая, что плотская любовь – это прекраснейшее из удовольствий души и тела. Мало ли у тебя было таких стыдливых поначалу любовниц? И все радостно сдавались, позволяя делать с собой что угодно. С чего ты решил, что она будет исключением? Да, тье Уинни явно воспитана в строгости, и недолгий брак не позволил раскрыться ее чувственности, но она вспыхивает в ответ на каждое прикосновение и даже слово, а ночью достигла пика наслаждения с легкостью, которой позавидуют многие искушенные женщины. И ты ведь сам хотел именно такую, внешне сдержанную и с пожаром внутри?

Что-то пробормотав, Маред пошевелилась – Алекс замер, не отодвигаясь и не прижимаясь сильнее, снова погладил. Тихонько, нежно, скользя подушечками пальцев… Плечо, ключицы, увенчанный бутоном соска холмик груди, с ума сводящая впадинка между ребрами и линией бедра, темная шелковистая полоска-треугольник… Сила и нежность молодого гибкого тела, горячий атлас кожи. Это было похоже на изысканную пытку: прикасаться так ласково и бережно, отказывать себе в том, чего хочется, чтобы не потревожить… Да, не стоит будить, пусть девочка отдохнет. И определенно сегодня надо быть с ней помягче.

Неохотно отодвинувшись, Алекс еще пару минут лежал, уставившись на позолоченную лепнину потолка. Может, позвонить Незабудке? Флория определенно не будет счастлива раннему звонку в субботнее утро, но переживет. И уж точно обрадуется визиту. Или лучше съездить к Анриетте? У нее смуглая кожа, темные волосы, и если задернуть шторы…

И вот это разозлило окончательно. Не хватало еще обманывать себя, имея одну женщину вместо другой. Сев на постели, Алекс еще раз глянул на спящую Маред. Кнут и пряник, девочка, это работает всегда. Если считать вчерашнее кнутом, то пора показать тебе пряник.

Небо за окном уже совершенно посветлело, и Алекс глянул на стрелки часов. Уже шесть? Пусть выспится получше, у нее сегодня сложный день. А потом посмотрим, на какую приманку ловятся пугливые, как мышки, юные студентки.

Как и ожидал Алекс, после таких ночных испытаний Маред проспала все утро. Он успел отвлечь себя от лишних мыслей холодным душем, прочитать утренние газеты, вспотеть с тяжелой рапирой в спортивном зале и снова освежиться в ванной… Кто посмеет сказать, что для мужчины возраст – повод давать себе поблажку? После тридцати только начинается истинный расцвет ума и тела, время пожинать плоды своего труда над жизнью.

После девяти в гостиную, где он разбирал газеты, заглянула Эвелина, спросив, когда подавать завтрак. Услышав, что попозже, на двоих, и он сам заберет поднос, только сделала реверанс. Черный кофе по-восточному? Разумеется, мой лэрд… Прекрасная женщина его экономка, настоящее сокровище. Надо будет присмотреться, поладит ли с ней Маред – это о многом скажет. Обычно он не приводил домой женщин, исключением была разве что Анриетта, да Незабудка приезжала пару раз в месяц. И если к тье Ресколь Эвелин относилась с прохладной почтительностью, то Флорию терпеть не могла, хоть и не позволяла себе показать это ни единым действием. А ведь Маред попросту не понимает, что это значит для Алекса: уложить кого-то в собственную постель и позволить просыпаться рядом, в доме, который он устраивал большую часть сознательной жизни, в его святыне и убежище. Впрочем, и хорошо, что не понимает. И пора бы уж ей проснуться, кстати.