Тринкет - Ольга Батлер

Затем она поставила воображаемую печать на воображаемый документ, зажмурилась и восторженно воскликнула уже совсем другим голосом:

— Ах, ваше высочество, я знала, что меня оценят по заслугам!

Шкатулка была оставлена ею прямо под колокольчиками. И тут мальчишки увидели, как Тринкет пытается нарастить свои тощие руки, чтобы достать до шеи ничего не подозревавшей принцессы.

— Питер, Августина в опасности! Раскачаемся! — сказал Джордж. — Еще немного! Еще!

Колокольчики изо всех сил ударили по шкатулке, отколов голову человечку. Фарфоровая голова упала на пол, закатилась в вентиляционную решетку и полетела прямо в подвал, где томилась Брэнда.

* * *

Сразу смекнув, на чью сторону склоняется победа, с кресла спрыгнул Кот. Он поднял хвост трубой, стал с урчанием крутиться вокруг Августины, но она беззлобно прогнала его: «Брысь!». Молодая женщина сблизила ладони: в воздухе между ними закрутился большой ржавый ключ — тот самый, от волшебных ворот.

Августина сжала кулак, закусила губу — посвящение в привратники было довольно болезненной процедурой, потом подула на свежий отпечаток ключа.

— Получилось, получилось! — принцесса запрыгала и захлопала в ладоши, словно была девочкой.

В комнату ворвался сноп солнечного света вперемежку с мелкими брызгами. Сразу от притока воздуха вспыхнул свежим пламенем камин. «Перемена, перемена!» — запищали голосочки. Или это птицы на деревьях запели?

Мальчишки покрутились и звякнули от радостного любопытства — они увидели новый выход, открывшийся из комнаты.

Свет шел прямо из сада Скидморов. Там до сих пор валялись опрокинутый пластмассовый стол, тент, черепки от разбитого горшка (бедный цветок тоже лежал поблизости). Распахнута была задняя калитка. Никто не позаботился убрать следы переполоха, вызванного фокусами Августины.

В саду только что прошел дождь. Дорожки были влажными, на них валялись стопка вымокших салфеток и лопнувший по шву размякший бумажный стаканчик, а на траве висели прозрачные капли. Вода скопилась в ложбинках перевернутого тента.

Среди этого мокрого беспорядка сидела, нахохлившись, старая Азалия. Лица ее не было видно, но даже со спины бабушка Джорджа выглядела очень несчастной.

Азалия обернулась, когда Августина уже приготовилась шагнуть из натопленной комнаты в сырость чужого сада, и две женщины посмотрели друг другу в глаза. Каждая знала, кто перед нею, поэтому в их взглядах не было ни ненависти, ни сочувствия.

Первая много лет назад была красивой молодой невестой короля. Смеясь, вбегала она в королевские покои, предвкушала, что станет матерью будущих принцев и принцесс, хозяйкой прекрасного замка, а может, и всего королевства. Другая была дочкой ее счастливой соперницы и страдала от проклятья, наложенного на семью.

— Я сама перейду, — сказала старуха, поднимаясь со стула. В ее тщедушном облике присутствовала большая решимость. Азалия Бромлеус долго ждала момент, когда она сможет усмирить обнаглевшего Тринкета.

— Вы уверены?

— Да. И я знаю, что это означает, — многозначительно ответила она, проходя через волшебные ворота.

Августина протянула ей шкатулку, удивленно отметив:

— Головы нет… Не знаю, когда откололась.

— Ничего, он и так меня услышит, — Азалия приняла шкатулку трясущимися руками и отчетливо произнесла:

Хотя голос задребезжал, можно было представить, каким звонким он был в дни ее молодости. Договорив последние слова, она от всей души разбила шкатулку о мраморную доску камина.

Тогда первый колокольчик свалился вниз, и с пола поднялся Джордж. Он снова выглядел, как нормальный мальчик — только был с ошалевшими глазами.

— Джорджи, — Азалия охнула, прижимая к себе внука.

Питер тоже упал со стены.

— Ну и дела тут творятся, — потрясенно сказал он, потирая спину и ощупывая лицо.

Зазвучала, на этот раз с запинками, сладкая мелодия. Мальчишки втянули головы в плечи — они-то надеялись, что больше ее не услышат. На полу, вперемежку с разноцветными черепками, валялся остов музыкального механизма. Он исполнял свою песенку в последний раз. Но это был еще не конец череды превращений. Кот, тершийся о ноги принцессы, снова стал человеком.

— Здорово мы их победили! — хвастливо воскликнул он. Тогда принцесса посмотрела на него сверху вниз с такими презрением и жалостью, что он прикусил свой язык.

— Это конец? — спросила Августина старуху. — Меня настораживают слова — «и проклятья без конца».

Голова Азалии мелко затряслась.

— Мне тяжко, — наконец произнесла она. — Я ведь должна не только разбить шкатулку.

— Что еще, ну скажите же! — закричала на нее Августина.

— Я должна попросить прощения и сказать, что сама прощаю, — призналась Азалия и, с длинным вздохом, поджимая губы, попросила трактирщика принести ей белые свечи.

— Это самое трудное, — понимающе сказала Августина. — Мы вас не торопим.

Никто больше ничего не говорил — все смотрели на дым от свечей, зажженных Азалией.

В нем начали проступать образы — молодая светлая красавица на увитых цветами качелях, в разлетевшемся платье и длинных белых панталонах, улыбается кому-то, кто ее раскачивает. Потом она танцует с этим кем-то, заглядывает ему в глаза, и лицо у нее доверчивое и радостное.

— Это ее счастливые воспоминания, призраки прошлого, — не отрываясь от видений, шепнула детям Августина.

Танец закончился, из дыма возникла новая картина — пышной свадьбы. Все тот же мужчина стоял рядом с невестой, они разрезали свадебный торт. Но это была другая женщина, высокая и темноволосая — не та, что смеялась на качелях и танцевала. А светлая красавица пряталась в толпе гостей, закрыв лицо вуалью, потом убегала. Свечи закоптили: белый дым почернел.

— Не хочу больше вспоминать об этом, — громко сказала Азалия. Она встала, своей решимостью распугав видения. Только сейчас стали заметны вырезанные на спинке ее стула слова: «Вспомни прежние дни без гнева».

Свечи затрещали, дымок исчез.

— Я много чего натворила, — голос старушки зашелестел, слабея. И сама она стала ветхой, как сухой листок. — Вы все… простите меня, пожалуйста, — сказала Азалия так виновато, что Джордж испугался. — И ты, которого я погубила своим проклятьем, прости!

— Нет, нет, — понеслось в ответ Азалии растревоженное карканье за окном.

— Да, — твердо произнес старушечий голос, — А я давно уж простила!

— Спасибо, Азалия, ты освободила мою душу, — вздохнули в комнате.

— Отец! — позвала Августина.