Жнецы - Джон Коннолли

И вот сейчас на пороге заведения стоял молодой темнокожий, молча взирая, как Маленький Том читает газету. Неизвестно, как долго этот цветной успел здесь простоять, но, сколько бы оно ни длилось, все равно непозволительно много.

– Топай отсюда, малый, – указал Маленький Том. – Здесь вашим не место.

Юнец не шевельнулся. Маленький Том сменил позу и тронулся в сторону откинутой крышки барной стойки. По пути он прихватил бейсбольную биту, лежавшую под стойкой на полочке. Там был еще и дробовик, но Маленький Том решил, что одного вида биты будет достаточно.

– Ты меня слышал? А ну брысь по своим делам.

– Я знаю, что ты сделал, – неожиданно промолвил юнец.

Маленький Том остановился. Хладнокровие парнишки вызывало некоторую оторопь. Тон голоса был ровный, а сам цветной с того самого момента, как Том его заметил, ни разу не моргнул. То есть вообще. Пристальный взгляд паренька словно проникал сквозь череп и, казалось, полз пауком прямо по извилинам: растеряешься тут.

– Ты что такое мелешь?

– Я знаю, что ты сделал с Эрролом Ричем.

Маленький Том осклабился – ухмылка разрасталась медленно, криво, растекалась, как мазут. Ах вон оно что: цветной молокосос, нигер, осмеливается дать волю своему пылкому нраву. Совсем, видать, нюх потерял. Ну да ладно: уж мы-то знаем, как сделать так, чтобы цветные прикусывали язык перед белым человеком.

– Он сам напросился, – сказал Маленький Том. – Считай, что и ты тоже.

Быстрым движением он махнул битой снизу, а не сверху, метясь наглецу в ребра, но тот с неуловимым проворством шатнулся вперед навстречу удару, а не от него, так что бита грянула по дверной притолоке одновременно с тем, как юнец с неожиданной цепкостью схватил Тома за горло и пригвоздил к стене. От удара по притолоке руку Тома простегнула тугая ознобистая боль. Пальцы ослабли, и в это мгновение наглец вдарил по ним левой рукой, отчего бита со стуком выпала на пол.

От изумления Маленький Том потерял реакцию. Цветные к нему никогда прежде не прикасались – даже их женщины, поскольку Маленький Том не смешивался с другими расами, ни силком, ни даже по их согласию. Сейчас он чувствовал у себя на шее прохладное дыхание этого нигера. Пальцы на горле неумолимо сжимались, было уже тяжко дышать, и тут в баре приоткрылась задняя дверь и послышался веселый мужской окрик. Хватка приослабла, а в следующее мгновение наглец с силой пихнул Маленького Тома вбок, прямо на табурет, через который он со всего маху бухнулся на пол.

– Эй! – уже не весело, а грозно окликнул голос, судя по сипу, Уилларда Хоуга. – Ты, мать твою, чё там вытворяешь, малый?

Паренек подхватил биту и рывком обернулся к новой угрозе. Безоружный Хоуг замер на месте. Нигер обернулся к Маленькому Тому.

– Ладно, в другой раз, – процедил он и спиной вытеснился из бара, прихватив биту с собой.

Через несколько секунд после его ухода бита снарядом влетела Маленькому Тому в окно. Дождем посыпались на пол стекла. Было слышно, как снаружи, взревывая движком, срывается с места небольшой грузовик. Увы, когда Маленький Том доковылял до дороги, машины уже и след простыл. Он так и не узнал, кто подвез того нигера к его заведению. Досадно. Это воспоминание еще долго угнетало Тома – даже после того, как он установил, кто был тот парень, и сумел довести это до тех, у кого были свои основания с Луисом разделаться. Ну а потом, с годами, память о том нападении как-то поиссякла.

Вообще, память Маленького Тома к той поре во многом выцвела: началась деменция, хотя он и пытался ее скрывать от завсегдатаев своего убогого заведеньица, все больше хиреющего вместе с хозяином. Так что когда паренек в конце концов возвратился уже зрелым мужчиной и заставил Маленького Тома сполна рассчитаться за содеянное с Эрролом Ричем, тот уже не мог узнать в Луисе того единственного цветного, что когда-то поднял на него руку.

Причиной же, по которой Луису столько времени понадобилось на то, чтобы отомстить за смерть Эррола Рича, была элементарная удаленность. Как Луис любил повторять Ангелу: «Эта гнида стоила того, чтобы ее раздавить, но не стоила таких командировочных расходов». А потому Луис просто дожидался, когда в тех краях подвернется оказия, чтоб было проще и сподручней.

Впрочем, это было уже много-много позже. Сейчас же парень держал путь на запад и не останавливался, пока глаза не увидели, уши не услышали, а ноздри не учуяли могучее дыхание океана. Там Луис обрел себе место в жизни и избрал поприще. И там же ждал, когда за ним придут.

На встречу с Гэбриелом, назначенную в «Нейте», Луис прибыл чуть раньше времени. Вообще появляться раньше срока на подобных встречах он не любил. Луис всегда предпочитал, чтобы дожидались именно его. Так или иначе, это дает пускай и незначительное, но все же преимущество, даже в несущественных на первый взгляд встречах. Элемент психологии. Казалось бы, какие условности, а уж тем более предосторожности могли существовать между ним и Гэбриелом – ведь столько лет пробыли бок о бок, – но оба четко понимали, насколько неоднозначны их отношения. Ровней они ни в коем случае не были. И хотя Гэбриел в каком-то смысле заменил Луису отца, долгое время держал его при себе ближе всех, еще мальчишкой взяв под крыло и обучив выживать в мире за счет своих отточенных, доведенных до совершенства задатков, оба понимали, зачем Гэбриел это сделал.

Если инстинкты Луиса рассматривать как своего рода развращенность, а его тягу к насилию вплоть до убийства расценивать не как силу характера, а как моральную слабость, то получается, что Гэбриел эту развращенность эксплуатировал, углубляя ее и совершенствуя с целью превратить Луиса в орудие, которое можно эффективно использовать против других. Луис был не настолько наивен, чтобы отрицать: не встреть он Гэбриела, он бы не уберегся от себя самого. И не войди Гэбриел в его жизнь, он бы уже давно был мертв, а за свое спасение он отдал назначенную покровителем цену. И когда Луис – последний из Жнецов – от Гэбриела ушел, то сделал это без сожалений, не оглядываясь назад. Но при этом он еще долгие годы осознавал, что есть такие, кто предпочел бы заглушить его навсегда, и среди этих людей мог находиться непосредственно сам Гэбриел.

Старик был частью жизни Луиса дольше, чем все, кого он когда-либо знал, за исключением разве что нескольких женщин, оставшихся из его родни (он и их, кстати, держал на расстоянии, успокаивая свою совесть тем, что они его стараниями не нуждаются больше в деньгах, и понимая заодно, что им его передачи, в общем-то, без особой надобности, а посылки он шлет скорее для собственного, чем для их успокоения). Гэбриел же был с ним с самых непростых лет его, Луиса, переходного возраста, а затем всю его взрослую жизнь, пока тот не отделился. И вот теперь они снова вместе – один уже в пике среднего возраста, а другой в пике по направлению к старости. Оба росли и старели друг у друга на глазах, и Луису теперь даже странно осознавать: на момент начала их знакомства Гэбриел был моложе, чем Луис сейчас.

Луис поглядел на часы. То, что он прибыл чересчур рано именно на эту встречу, претило особенно: Луис не испытывал желания ждать. Внутри постепенно росло, скапливалось напряжение, но рассеять его он не пытался, угадывая в этом состоянии предвкушение. Луис знал, что впереди конфликт и насилие, и ум с телом к нему готовились. Напряжение тут – неотъемлемая часть, и это хорошо. Месяцы обыденности, безделья, нормальной жизни подходили к концу. Даже когда они с Ангелом в начале года ездили в Мэн помочь Паркеру с тем мстителем, Мерриком, спецуслуги Луиса фактически не понадобились, а потому в Нью-Йорк он возвратился угрюмым и разочарованным. В Мэне напарники были почетным караулом, да и только.