Гиблое место - Дин Кунц

Это Бобби уже заметил: весь дом – пол, стены, двери из светлого дуба и современная мебель – блистал безукоризненной чистотой.

– Тридцать лет в морской пехоте – не шутка. Там-то я и научился уважать порядок, дисциплину, опрятность. Года два назад, когда умерла Шарон – это моя жена, – стал я за собой замечать, что совсем свихнулся на чистоте: почитай, два раза в неделю закатываю генеральную уборку. И так почти полгода после похорон. Вроде руки заняты – и на душе не так тяжело. Сколько я потратил на всякие пятновыводители, стиральные порошки, бумажные полотенца – страшно вспомнить. Это же никакой пенсии не хватит. Я и сейчас вон какой аккуратист, но до таких крайностей, как в ту пору, не дохожу.

Когда появились Бобби и Джулия, Хэмпстед как раз варил кофе. Предложил по чашечке и гостям. На чашках, блюдцах и ложках не было ни единого пятнышка. Хозяин протянул супругам две аккуратнейшим образом сложенные салфетки и сел напротив.

Дакоты рассказали о цели своего прихода.

– Все верно. Я знал Джима Романа, – признался Хэмпстед. – Славный сосед. Он был вертолетчиком на базе ВВС в Эль-Торо. Последнее место моей службы перед уходом на пенсию. Джим был добряк каких мало. Попросишь – отдаст последнюю рубаху, да еще денег предложит, чтобы хватило на подходящий галстук к этой рубахе.

– Почему вы все время говорите "был"? – спросила Джулия.

– Он погиб при пожаре? – встревожился Бобби, вспомнив обгоревшие кусты и темную от золы бетонную площадку.

Хэмпстед помрачнел.

– Нет. Он погиб через полгода после Шарон. То есть.., ну да, два с половиной года назад. Его вертолет разбился на маневрах: Джиму тогда было сорок один год, он на одиннадцать лет младше меня. Осталась жена Мэрели, четырнадцатилетняя дочка Валери и сын Майк двенадцати лет. Чудные детишки. Вот такое страшное горе. Жили они дружно, и гибель Джима их прямо подкосила. Была у них какая-то родня в Небраске, но поддержать все равно некому.

Хэмпстед устремил невидящий взгляд мимо Бобби, на тихо гудящий холодильник.

– Ну я и стал к ним захаживать. Помогал Мэрели советом насчет расходов, был опорой в трудную минуту. Захотят детишки выговориться, отвести душу – я опять тут как тут. То в Диснейленд свожу, то еще куда. В общем, сами понимаете. Мэрели частенько твердила, что меня им Бог послал. А на самом-то деле они были мне нужнее, чем я им. В этих хлопотах и мое собственное горе мало-помалу забывалось.

– Так пожар случился недавно? – спросила Джулия.

Вместо ответа Хэмпстед встал, вынул из шкафчика под мойкой баллончик с моющим составом, взял посудное полотенце и принялся протирать дверцу холодильника, которая и без того была чиста как операционный стол.

– Валери и Майк оказались замечательными детишками, – продолжал он. – Через год я уже совсем стал их считать своими – у нас с Шарон детей не было. А Мэрели еще долго убивалась по Джиму, года два, наверно. Потом вспомнила, что она как-никак женщина в самом соку… Может, то, что между нами завязалось, Джиму бы не понравилось. А впрочем, думаю, он был бы только рад за нас. И не страшно, что я на одиннадцать лет старше ее.

Надраив холодильник, Хэмпстед отступил в сторону и придирчиво осмотрел дверцу: не осталось ли каких пятен? Только тут он словно расслышал повисший в воздухе вопрос Джулии и неожиданно сказал:

– А пожар произошел два месяца назад. Просыпаюсь как-то ночью – сирены надрываются, за окном полыхает рыжее пламя. Встал, выглянул в окно…

Он отвернулся от холодильника, обвел взглядом кухню, направился к облицованной кафелем стойке и, попрыскав из баллончика, стал протирать блестящую поверхность.

Джулия посмотрела на Бобби. Тот покачал головой. Они молчали.

Наконец Хэмпстед вернулся к рассказу:

– Я примчался туда раньше пожарных. Вбегаю в прихожую – и сразу к лестнице: спальни-то на втором этаже. А подняться не могу: жар нестерпимый, дым. Зову, зову – никто не откликается. Если бы кто-нибудь подал голос, я бы, может, и полез наверх, и на огонь не посмотрел бы. А потом я, наверно, потерял сознание, и пожарные вынесли меня наружу. Помню только, что лежу на лужайке перед домом, кашляю, задыхаюсь, а надо мной санитар с кислородной подушкой.

– Все трое погибли? – спросил Бобби.

– Да.

– Отчего начался пожар?

– Толком никто не знает. Поговаривают о коротком замыкании. Сомнительно. Одно время подозревали поджог, но доказательств не нашлось. Да и какая разница, правда?

– Как это – какая разница?

– Поджог не поджог. Вся семья погибла – вот главное.

– Вы правы. Вот несчастье-то, – пробормотал Бобби.

– Участок их продан. Весной начнут ставить новый дом. Хотите еще кофе?

– Нет, спасибо, – отказалась Джулия. Хэмпстед снова оглядел кухню, подошел к вытяжке над плитой и принялся надраивать и без того чистый козырек из нержавеющей стали.

– Вы уж извините за беспорядок. И как это я ухитряюсь один такую грязь развести, уму непостижимо. Иной раз думаешь: уж не барабашки ли какие завелись? Может, это они тайком шастают по дому и переворачивай т все вверх дном, чтобы мне досадить? Мучение с ними.

– Барабашки ни при чем, – отозвалась Джулия. – А что до мучений, то в жизни их и без барабашек хватает.

Хэмпстед повернулся к гостям и впервые за все время своей привычной уборки посмотрел им в глаза.

– Да, барабашки ни при чем, – согласился он. – С барабашками я бы управился в два счета. Тут все сложнее.

Сейчас этот сильный, закаленный годами военной службы мужчина казался растерянным и беспомощным, как ребенок, а на ресницах у него дрожали влажные приметы горя.

* * *

Сидя в машине, поглядывая через рябое от дождя лобовое стекло на пустой участок, где когда-то стоял дом Романов, Бобби рассуждал:

– Значит, мистер Синесветик докопался, что удостоверение Фарриса – фальшивка, что под этим именем скрывается Фрэнк Поллард. Фрэнк, узнав, что его раскололи, добывает новое удостоверение, на сей раз на имя Джеймса Романа. Но мистер Синесветик как-то и про это проведал. В поисках Фрэнка он отправляется по адресу Романа, однако там живет только вдова с детьми. Тогда он расправляется с ними точно так же, как расправился с Фаррисами, но теперь еще и поджигает дом, чтобы скрыть следы преступления. Что скажешь?

– Вполне убедительно, – кивнула Джулия.

– Ему непременно надо было сжечь тела, потому что на них остались следы его зубов – помнишь, что рассказывали Фаны? Если полиция их обнаружит, она поймет, что эти преступления связаны между собой, а этого допустить нельзя.

– Почему же он не сжег дом и после первого убийства?

– Тогда полиция догадалась бы об этой связи точно так же, как и по следам укусов. Поэтому иногда он сжигает тела, иногда нет, иногда, возможно, избавляется от них другим способом, да так, что их потом не найти.