Избранницы тьмы. Ужин с вампиром - Эбигейл Гиббс

Ну почему ему не нравится Лила? — в отчаянии подумала я. — Почему он позволил этому случиться?

— Потому что ни один мужчина не в силах контролировать свою страсть, — с горечью пояснил внутренний голос.

— Заткнись, и вообще, убирайся из моей головы! Оставь меня в покое] — закричала я мысленно и зажмурилась, чтобы снова не заплакать.

— Я никогда не оставлю тебя, Виолетта, мы всегда будем вместе. Я — часть тебя.

Фабиан отодвинулся, ища глазами мое лицо, но я отвела взгляд, пока мой внутренний голос не замолчал.

— И ты прости меня, Фабиан, — выдохнула я.

— За что? — удивленно спросил он.

— Ты же не знал, что так получится. — Я покачала головой, и он погладил меня по щеке. Его глаза внимательно изучали меня, и я специально опустила несколько прядей волос на шею, где все еще заживали оставленные Каспаром раны.

— Виолетта…

У меня перехватило дыхание, когда я увидела его глаза: они были разноцветные.

— Виолетта, прости, я не могу больше сдерживать себя. Это убивает меня. Однажды ты поймешь меня, если станешь одной из нас но сейчас прости.

_ Простить за что?

фабиан наклонился ближе, его рука все еще ласкала мою щеку. _- За это…

Он впился губами в мои губы, и мое сердце остановилось. На мгновение я совершенно оцепенела, не зная, что делать. Его губы нежно целовали мои, моля ответить.

И я ответила, когда ошеломляющие, фантастические чувства вспыхнули во мне, заставив замолчать разум. Кровь быстрее понеслась по венам, повергнув мое тело в исступление.

Я целовалась со многими мальчиками, мужчинами. Но ничего, даже отдаленно напоминающего это, никогда не ощущала. Любовь… этим словом невозможно описать то, что я почувствовала в тот момент.

Атлантический океан недостаточно глубокий, чтобы вместить это чувство. Счастье недостаточно яркое, чтобы описать мое состояние. Но на душе было тоскливо из-за необъятного чувства вины.

Однако самое страшное заключалось в том, что я хотела больше. Язык Фабиана исследовал мои губы в поисках входа, и я с удовольствием впустила его. Он ворвался в мой рот, прошелся по зубам и вышел, когда я сделала то же самое, неторопливо исследуя языком его заостренные клыки, пока они царапали мои губы. Он прижал меня к спинке кровати, обхватывая ногами мои ноги, убирая волосы с моих плеч и путаясь в прядях.

Несколько минут спустя мы оторвались друг от друга, тяжело Дыша. Моя грудь поднималась и опускалась, как будто я только что пробежала школьный кросс по пересеченной местности, пока я ждала, что мой мозг догонит сердце, а сердце — чувства.

Только тогда я действительно осознала, что только что совершила.

Фабиан провел рукой по моей щеке, скользнул вниз по руке и осторожно взял ее в свои руки. Я выдернула ее, глядя на него Широко раскрытыми глазами. — Виолетта?

— Ты должен уйти, — ответила я холодно, убрав из голоса все эмоции, кроме враждебности.

Его взгляд, который светился надеждой, мучительной надеж-дой, потух, а глаза стали стального цвета.

— Ви. я…

— Уходи.

Он молча кивнул, отпуская меня. У двери Фабиан бросил на мс ня лишь один взгляд. Один жалкий, отчаянный, несчастный взгляд, и тихо закрыл за собой дверь. На душе было тяжело, слезы щи пали глаза. Мое дыхание становилось все более прерывистым, и я злилась на себя все больше, внутри росло чувство безнадеж ности, потому что произошедшее тяжелым грузом легло на мои хрупкие плечи.

Нет, это была не безнадежность. Это была вина.

Мне хотелось кричать на обоих: и на Каспара, и на Фабиана за то, что использовали меня, а еще лучше вернуть все назад и самой вовремя остановиться. С этой мыслью я бросилась в сторону умывальника и подставила горящие ладони под холодную воду.

Нет, они не использовали меня. Я сама этого желала.

И до сих пор хочу, даже после всего, что случилось.

Но что или кого я хочу больше?

Каспар

Ветер трепал мои полосы, пока я стоял на балконе, прислонившись к каменным перилам. Я не должен был этого делать. Это было глупо… бессмысленно… необдуманно.

Я почти улыбнулся, когда понял, что говорю, как мой отец, — его нотации не прошли даром. Но даже моя готовность признать, что я вел себя как полный идиот, не означала, что я могу вернуть все обратно.

Улыбка сползла с моих губ. Все было бы проще, если бы я убил ее тогда на Трафальгарской площади, намного проще, но я почему-то не мог заставить себя сожалеть об этом решении.

Я по-прежнему не знал, почему так поступил той ночью. Наши законы предписывали убить Виолетту, выпить всю кровь и бросить п неприметном месте. Так же нужно было поступить и с истребителями. Нельзя было оставлять их на виду, но мы оставили. Я оставил.

У меня вырвался вздох разочарования собой. Отец был в ярости, даже больше чем в ярости, когда узнал об этом. Он так рассвирепел, что запер нас в Варнли на два месяца. Конечно, я уже нарушил его запрет тысячу раз, но он не должен об этом знать.

Почему я оставил ее в живых в тот день? Возможно, из-за ее

бледной кожи в свете уличных фонарей, такой же, как наша, или

из=за манящего аромата, который я уловил, когда ветер поменял

направление. Или из-за ее фиолетовых глаз, таких необычных для

человека, тех глаз, которые в ужасе расширились, увидев устроен-

ную нами бойню. А может, из-за ее отношения к нам: даже перед

лицом смерти она умудрялась не потерять чувство юмора. Или мне

просто хотелось иметь смертного рядом, игрушку и постоянный

источник пищи.

Даже я восхищался силой духа Виолетты. Несмотря на случив-шееся, она продолжала держаться; даже после нападения Илты она острила и смогла дать отпор Фабиану. Но то, что я только что испытал, беспокоило меня. Это было что-то большее…

Я стукнул ладонью по камню и зарычал, когда темные облака затянули луну. Начал срываться мелкий дождь, но постеренно он усиливался. Вздохнув, я зашел внутрь, но перед этим посмотрел на темные окна Виолетты. Я знал, что Фабиан был там.

Тихо притворив за собой дверь, я защелкнул замок и задер нул шторы, потом вытащил листок бумаги из ящика тумбочки возле кровати.

Мне не была присуща сентиментальность, но этот кусок плот ного, со следами слез, пергамента значил для меня больше чем значило когда-либо бессмертие или могло бы значить.

Я сел на кровать и под бдительным взглядом материнских изумрудных глаз и стальных глаз отца с огромного портрета — постоянного напоминания о счастливых временах, молча прочи тал первую строку.