Мрак в Бесконечности. Том 2. Возрождение Древней империи - Саша Стивенсон

как можно скорее эти «девяносто восемь процентов», я уже хочу стать твоей женой!

— Да, Лира, я обещаю тебе, что после ее кончины ты станешь моей супругой. Ладно, уходим тогда, а то, наверное, кто-то из гостей заметил мое отсутствие. Только ты подожди одну минуту здесь, а после зайдешь в зал, чтобы никто не понял, что мы были вместе.

И тут Антон осознал: сейчас они выйдут и увидят его. А спрятаться тут негде! Шаги в сторону двери начали в такт раздаваться, и Антон увидел, что в этом зале нет ничего, кроме рыцаря в доспехах. Добежать до лестницы парень не успеет, и спрятался за щитом рыцаря, надеясь, что его не заметят. Щит был огромен и загородил все его тело так, что даже ботинок не было видно. Сердце заколотилось сумасшедшее.

Дверь открылась, и Даниэлд покинул ту комнату, накинув на плечи мантию. Злость к нему выросла у Антона еще сильней и скрутила внутри все внутренности. Злоба была настолько сильней, что ему захотелось схватить копье у рыцаря и проткнуть им тело Даниэлда насквозь.

Даниэлд покинул зал. По тихим его шагам было слышно, что он поднимался по лестнице. Позже Уиллер вышла и бегом направилась наверх.

Убедившись, что они оба уже поднялись по лестнице, Антон перестал прятаться за щитом и направился в ту комнату, которая оказалась туалетом. Подойдя к раковине, парень снял грязный пиджак и начал очищать кляксы, некоторые из которых густо впитались в ткань. Но мыло было эффективным, и пиджак через некоторое время стал чище, и некоторые даже не подумают, что недавно он был весь в пятнах.

Через пару минут Антон покинул этот туалет и побежал наверх. Буря чувств, мыслей и сочувствие над дальнейшей судьбой Ани так сильно поднялись в его душе. А ведь ему так сильно захотелось помочь Ане избежать этой страшной судьбы, но Антон и не ведал как!

Глава 19

Антон бегом поднялся по лестнице и захотел рассказать недавно услышанное Феодосию, так как больше ему рассказать в этом дворце некому, а молчать и скрывать стало пыткой. Антон уверен, что Феодосий тоже будет потрясен жестокостью Даниэлда к своей законной жене. «Было бы идеально рассказать это все самой Ане, но, увы, она вряд ли мне поверит» — мысленно проговаривал Антон, перешагивая через одну ступеньку.

Когда Антон поднялся наверх, услышал, он что музыка уже была не такой громкой, а некоторые гости расходились по домам. Неужели три часа прошли так быстро! Когда парень прошел темный коридор, освещенный луной дорожкой, Антон увидел Феодосия, держащего в руках небольшую гору грязных тарелок. Лицо у мальчика было красным, брови нахмурено сдвинуты, он не был похож на того счастливого юношу, каким показался при первом знакомстве.

Поначалу Антону показалось, что когда Феодосий его заметит, то подойдет к нему, но тот, даже увидев парня, пошел дальше, нахмурено глядя на тарелки, будто проклинал их в чем-то. Антон подбежал к нему и, схватив за локоть, остановил и сказал:

— Слушай, Фед, мне тут тебе кое-что сказать надо… Да брось ты эти тарелки и удели мне немного времени!..

Феодосий пристально посмотрел на Антона и недовольно поджал губы. В его глазах горела злоба: мол, отвали от меня, так кричали они.

— Что еще? — сухо спросил он.

— Давай отойдем подальше, я тебе сейчас такое расскажу, ты поразишься. Ты просто обязан сейчас это услышать. Да брось ты эти тарелки!

Секунду назад Антону казалось, что в глазах Феодосия появится любопытство и интерес, и он смягчит свое выражение лица, но все произошло наоборот: в его глазах вспыхнуло недовольство.

— Твой рассказ может подождать, а мне работать надо! — механическим голосом заявил он, отдирая свою руку от Антона.

Между ними возникла напряженность. Никогда Антон еще не видел его в таком злобном настроение. Да по его мягким чертам лица и представить себе не мог, как Феодосий будет корчиться в гневе. Ситуация сама начала говорить за себя, что нужно оставить Феодосия в покое, но Антон, сам не поняв зачем, сказал:

— Твоя работа подождет! Я такое узнал, о чем молчать противно. Выслушаешь меня, а потом пойдешь работай, сколько влезет. Ты должен уделить моему расскажу пару минут.

Феодосий злобно отдернул от Антона руку и замер, как истукан, продолжая недовольно смотреть на юношу. Его глаза были окном в мир, в котором он сдерживал изо всех сил свой гнев. Антон побледнел, увидев, какая злость вспыхнула в сероватом оттенке радужки. Феодосий, глядя на Антона полным взглядом неприязни, сказал рассерженным тоном:

— Ты можешь от меня отстать? Не видишь, что я занять? Мне и так досталось от Никласа, и сейчас я отрабатываю те деньги, за которые мне придется платить штраф за разбитую посуду! Мне сейчас не до твоих рассказов, мне сейчас не до тебя, мне и так надоел твой эгоизм! Ты думаешь о себе любимом и хочешь, чтобы все было так, как именно ты желаешь: то отправиться на Титан, то на Землю, то сейчас тебя послушать. Мне надоело плясать под твою дудку! Я и так для тебя многое сделал, а ты — ничего!

Антон от этих слов почувствовал жжение сильной ярости изнутри. Он не ожидал услышать от него что-то подобное в свой адрес, и после того, как эти неприятные по смыслу слова дошли до сердца, ощутил сильный жар злобы. Совесть внутри зарычала: «Ты попался ему под горячую руку, оставь его в покое!» Но Антон напрочь проигнорировал ее зов.

— Ах, вот как. Между прочим, если не я, то ты сейчас находился бы в звездолете Петера.

— Это ничего не меняет, — фыркнул Феодосий.

— Ну а кто виноват в том, что ты, как медленная черепаха, выполняешь заказы? Я, в отличие от тебя, все успел сделать, и обслужить, и поесть, и даже прогуляться по дворцу…

— Ну и флаг тебе в руки! — сквозь зубы крикнул Феодосий. — Все, не мешай мне, а то Никлас увидит и мне достанется от него ИЗ-ЗА ТЕБЯ!

Брови у Антона поползли наверх и слились с волосами. Некоторые гости, прощаясь друг с другом и проходя мимо, озадаченно смотрели на них.

— Прекрати злиться, мог бы и минуту мне уделить. А то, что тебе от Никласа достанется, вины в этом моей не будет.

— Настоящий друг понял, что я занят и оставил бы в покое.

Тут с Антоном произошло что-то неладное. Он сам даже понять не успел, что сказал. Как будто это сказал не он, а внутренняя злость