Божественное свидание и прочий флирт - Александр Макколл Смит

На четвертый день она решила съездить в Сиену. Из деревни туда шел автобус, и дорога заняла только час. Было необычно снова вернуться в город, хотя она хорошо знала Сиену и всегда чувствовала себя там комфортно. Она долго сидела за столиком, успев выпить несколько чашечек крепкого кофе и наблюдая за людьми на площади. Там бегали дети с ярко раскрашенными в цвета contrade[4]флажками, шла оживленная беседа между женщинами, голуби хлопали крыльями в фонтане или слетали с башни, когда звонили колокола.

Она направилась в канцелярию университета, где проводили набор на курсы. Ей пришлось ждать в приемной почти двадцать минут, она успела в деталях изучить висевший на стене портрет мужчины, играющего на лютне, прежде чем ее вызвали в кабинет.

За столом сидел мужчина с болезненным цветом лица, одетый в элегантный легкий костюм, какой обычно носят итальянские бюрократы в летний период. Он приподнялся, показывая рукой на стул возле стола.

— Вас интересует один из наших курсов? — спросил он так тихо, что она не разобрала его вопрос. — Предпочитаете говорить по-английски? — быстро осведомился он.

— Нет, ни к чему.

Он рассказал о том, что они могут предложить, и дал ей несколько брошюр. Один из курсов, рассчитанный на три месяца, идеально подходил — история итальянской музыки от четырнадцатого до девятнадцатого столетия.

— Да, — сказал он. — Прекрасный выбор. Очень хороший учебный курс.

На какой-то миг повисло молчание, он бесцеремонно уставился на нее, смущая своим пристальным взглядом; его карие глаза будто застыли, найдя единственный достойный объект. Потом он снова заговорил:

— Как жарко! Жаль, что я не могу уехать. На побережье. Куда угодно. Подальше отсюда. А вам разве не хочется на море?

Она молча заполняла анкету. Потом протянула ему, и он вздохнул.

— Все в порядке, — отметил он, проверив правильность заполнения. — Вы получите письмо, в котором вам сообщат решение. Уверен, они скажут «да». Они всегда так говорят.

Он усмехнулся, словно пытался показать, что ему, бюрократу, понятны прогрессивные методы учебных курсов. Как только она поднялась, он быстро вскочил и открыл для нее дверь, стоя слишком близко, пока она проходила. Скользнув взглядом по его руке, кольцу и густой сети мелких морщин вокруг глаз, она подумала: ну почему они такие навязчивые, эти итальянские мужчины? Что они о себе возомнили?

В следующем месяце, который ее устраивал, курсы так и не начались. Надо что-нибудь почитать, решила она, — благо купила в Сиене кое-какие книги — и самой приступить к изучению истории музыки, прежде чем начнутся занятия. Она могла подолгу бесцельно гулять, училась у синьоры Сабатино выпекать хлеб, иногда писала письма. И была уверена, что ей это не наскучит.

То, что ее присутствие в доме преобразило будни синьоры Сабатино, было очевидно. Каждое утро смотрительница дома приносила хозяйке корзину фруктов и овощей, а раз в два или три дня — свежие яйца, только что из-под куриц, с темно-желтыми желтками и привкусом засушливой сельской местности.

Они часами болтали обо всем на свете, и по прошествии дней, когда лучше узнали друг друга, синьора Сабатино поведала ей историю своей жизни. Начала она с брата, который стал священником, но, к всеобщему стыду, впал в немилость и был отослан в Эфиопию, в миссию. Потом пришла очередь дяди-коммуниста, расстрелянного в дни фашизма, и ее короткого семейного счастья, оборванного ужасной аварией, из-за которой она лишилась мужа. Напоследок она рассказала о дальней кузине, зарабатывавшей проституцией в Риме, и о том, как пыталась вытащить ее из публичного дома, несмотря на визг и угрозы хозяйки заведения.

К своему удивлению, Эмма поняла, что в ее жизни практически ничего не случалось, никогда; то, что она считала происшествиями — как ей прежде казалось, — в свете событий, выпавших на долю синьоры Сабатино, было, по сути, детским лепетом. Но теперь, когда она вырвалась из кокона детства, должна начаться настоящая жизнь.

Им обеим нравилось размеренное течение буден. По вечерам Эмма приходила в домик синьоры Сабатино и сидела на кухне, пока та готовила ужин. Электричества здесь не было, но мягкий свет масляных ламп лишь добавлял колорита трапезе, когда они ели макароны, приготовленные на дровяной печи. Потом они мыли посуду, и Эмма шла обратно в большой дом, освещая себе дорогу факелом. Она ложилась в постель и еще какое-то время читала перед сном.

«Все очень хорошо, — писала она отцу. — Дни летят так быстро, и я понимаю, как мало успела сделать, но это не важно, правда? Каждый вечер синьора Сабатино готовит ужин, а я учусь у нее, надеюсь, из меня получится хорошая хозяйка. Сам оценишь, когда приедешь сюда. Скоро в Сиене начнутся занятия по истории музыки, на которые я записалась. Боюсь, что это очень дорого, но ведь ты не будешь возражать? Папа, я счастлива, по-настоящему. Только не волнуйся, рано или поздно я все равно вернусь…»

Она ходила на прогулку к заброшенной церкви и неизменно опускала монету в щель для пожертвований. Потом поднималась к виноградникам, перед тем как повернуть домой. Теперь там работали люди, они узнавали ее, приветственно вскидывая руки, а один или два раза ей довелось с ними поговорить.

Однажды утром во время прогулки, когда оставалось совсем чуть-чуть пройти до церкви, сбоку что-то мелькнуло. Она оглянулась, думая, что это один из волов, пасущихся на склоне холма, но это был юноша, он сидел под деревом на каменном выступе, словно кого-то ожидая. Она приблизилась, и он посмотрел на нее как-то по особенному.

На мгновение она застыла на месте, скорее удивленная, чем испуганная, недоумевая, что он здесь делает. Неподалеку располагалась ферма, уютная, но довольно грязная на вид, и она решила, что он там живет. Юноша поднялся на ноги и направился к ней, помахав рукой и что-то крикнув. Она с трудом разобрала его слова: «Куда вы идете?»

Теперь, когда он оказался близко, она не сводила с юноши глаз, пораженная его необыкновенной внешностью. Высокий, но слегка неуклюжий. Светящиеся ясные глаза и точеное красивое лицо, которое под лучами солнца приобрело оливковый оттенок. Он словно сошел с одной из картин Чинквеченто[5]из музея в Сиене — ей запомнилось это полотно: там юный воин готовится к сражению, его тело, только налившееся силой, как бы объединило в себе детство и зрелость.

— Иду на прогулку, — ответила она. — Я каждый день хожу к Сан Козимо.

Она показала на церковь, и он улыбнулся.

— По-моему, я вас уже видел, — заметил он. — Вы живете там, внизу, угадал?

Она кивнула.

— Да, сейчас живу там.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и она ощутила, как сильно забилось ее сердце. Казалось, будто все чувства пронзил электрический заряд, довольно необычный; и ничего на свете ей так не хотелось, как чтобы это мгновение длилось вечно.