Мекленбургский дьявол - Антон Перунов

– Чего столбеете? – заорал, обращаясь к стрелкам, подоспевший следом Позднеев. – Палите по супостатам, прикрывайте своих!

Оказавшиеся рядом охотники и казаки, тут же взявшись за ружья или пищали, открыли частый огонь по стенам, заставляя и без того оробевших защитников прятаться или бежать. Те же, у кого при себе не было ни луков, ни огненного боя, один за другим полезли по лестницам. И первым из них снова оказался вездесущий Кистень.

Как дикий кот карабкался он по не слишком надежной опоре, поднимаясь все выше и выше, а следом за ним, как нитка за иголкой, тянулись его товарищи. Добравшись наконец до цели, бывший тать успел разглядеть лишь спины врагов, исчезающие в дверном проеме башни.

– Сарынь на кичку! – заорал он по привычке, после чего сунул два пальца в рот и так залихватски свистнул, что ухитрился заглушить звуки боя.

– А где все? – удивился шедший за ним следом охотник.

– Там! – указал направление капрал и ринулся в оставшуюся открытой дверь, но в последний момент, повинуясь какому-то звериному чутью, отшатнулся в сторону.

В темноте проема звонко щелкнул курок, за которым тут же последовала яркая вспышка пороха. Бежавший следом за Кистенем ратник запнулся и, схватившись за грудь, рухнул со стены внутрь вражеской цитадели.

Однако счастливо избегнувший гибели Ванька успел разглядеть укрывшегося в башне врага и, ни слова не говоря, ринулся за ним. С размаху налетев плечом на не успевшего перезарядиться незадачливого стрелка, он буквально впечатал его в каменную стену и тут же несколько раз пырнул ножом в живот, а затем еще раз для верности ударил в грудь, достав в самое сердце.

– Вот так! – выдохнул он, отбрасывая истекающее кровью тело в сторону.

– Кто здесь? – визгливо крикнули снаружи.

– Вниз! – прохрипел капрал и попытался опять первым шагнуть по истертым ступеням, но его уже оттеснили бойцы, проскакивая мимо один за другим.

– Ишь, черти, не дали мне пути. Ну, ужо я вас!

Снизу раздались крики, выстрелы, а потом послышалось натужное скрипение железных петель.

Когда он спустился, бой у вторых ворот уже закончился, сами створки оказались широко распахнутыми, а рядом с ними стояли охотники, размахивая факелами и зовя товарищей.

На этот раз сопротивление оказалось много слабее. Видно, здесь у турок стояло совсем мало людей. Панин снова оставил полсотни охотников в башне, а сам с подоспевшими тремя сотнями хотел пойти дальше, как его окликнул знакомый голос:

– Братишка, ты куда без меня!

Из темноты появился, блестя в усмешке зубами, Мишка Татаринов. Следом за ним валила толпа бородатых донцов с саблями и самопалами.

– Тебя разве дождешься, – не удержался от насмешки Панин.

– Я смотрю, вы тут и без нас справились, – ничуть не смутился есаул, после чего крикнул: – Станичники, айда за мною, побьем турку! Там самые жирные сидят и казна городская.

– Пошли. Тут недалече.

Третья и на этот раз последняя стена была самой высокой из всех, так что тащить лестницы никакого смысла не имелось. А установленные на башнях внутренней цитадели пушки встретили казаков и охотников дружными залпами.

– Ишь как басурмане злобятся, не хотят за просто так помирать, – оскалился Татаринов. – Что делать будем?

– Пушки надо, – задумчиво заметил Панин. – Иначе не сладим.

– Может, с каторг твоих снять? – предложил есаул. – Там они куда как больше, враз ворота выбьем.

– Нет, – помотал головой Федор. – Покуда мы их дотащим, к туркам из самого Царьграда помощь подоспеет.

– Может, тогда черт с ними? И без того добычи хватит…

– Ну уж нет, – не согласился с ним полковник. – Есть у меня одна задумка.

– Какая?

– Значит, так, ты, Миша, обойди со своими казачками детинец кругом, глянь, нет ли там еще ворот или дверей каких. Ну и присмотри за ними.

– Сделаем.

– Позднеев! – окликнул Федор своего сотника.

– Здесь я, – отозвался тот.

– Что хочешь делай, а сыщи мне пушку! – нарезал ему задачу Панин. – Ну и ядер с порохом.

– Это можно, – кивнул, немного подумав, Митрофан. – Видал я у ворот пару.

– Давай. Можешь всех турок в городе запрячь вместе с конями, но чтоб доставил.

– Слушаюсь.

Тем временем занялся рассвет, в светлеющем небе клубились облака черного дыма от горящих предместий, со всех сторон доносились крики. Нападающие добивали последние очаги сопротивления.

Федор не стал дожидаться, пока привезут пушки. Ему в голову пришла новая мысль. Он подозвал оказавшегося поблизости старшину арнаутов Габжилу:

– Киря, подь сюды. У тебя глотка луженая. А ну, крикни им. Мол, я, командующий эскадрой русского флота, дворянин и кавалер Панин желаю с их пашой говорить.

На воротной башне появились облаченные в блестящие доспехи и пышные одежды люди. Некоторое время они о чем-то перекрикивались.

– Ты им скажи, город за нами. И крепость мы тоже возьмем, пусть не сомневаются. Если хотят сохранить город и людей, пусть выходят из ворот, встретимся на полпути.

Некоторое время со стен никто не отвечал. Минуты тянулись. Федор позвал денщика:

– Васька, а ну, дуй до ближайшей корчмы, сообрази мне кофейку и перекусить чего.

Вот так и вышло, что когда турецкое начальство, приняв предложение русских, вышло из ворот, Панин уже поджидал их с маленькой чашечкой исходящего ароматным паром горячего кофе. Рядом с ним стоял Габжила в роли переводчика и Васька, держа поднос с медной джезвой, стаканом чистой воды и пригоршней чищеных ядер грецких орехов, миндаля, жареных фисташек и вяленых фиников.

Послы турок смотрели зло и подозрительно. Казаков большинству из них видеть приходилось. Европейцев тоже, но вот чтобы гяуры во время штурма крепости так непринужденно пили кофе, это было за гранью их мировосприятия.

– Киря, переводи этим собакам мою волю, – велел Федор, отхлебнув бодрящий напиток из чашечки. – Если они хотят сохранить волю себе и жизнь горожанам, если желают спасти свои дома и стены крепости от полного разорения, пусть отдадут всех христианских пленников. Раз. Затем все пушки, доспехи, оружие и огневые припасы из арсенала. Два. Заплатить, – тут он на пару мгновений задумался. С одной стороны, Федя – не царь Иван, но и продешевить не хотелось бы, – скажем, двести тысяч дукатов.

С каждым словом, старательно перетолмаченным перебежчиком, лица османских переговорщиков все больше вытягивались, после чего один из них, самый молодой, не выдержал и что-то громко выкрикнул на своем гортанном языке.

– Чего он там гавкает? – поинтересовался Федор, не без сожаления отставив в сторону допитую чашку.

– Э, – замялся Габжила, явно подбирая слова, – эфенди спрашивает, почему у вашей милости глаза больше желудка?