Телохранитель для души - Рина Осинкина

лучше было бы перестраховаться, тем более что, может, никакого сканера и нет.

Но каким способом можно незаметно пробраться в жилище с одним только входом и решетками на окнах? А никаким. Даже во двор незаметно проникнуть не получится.

Со стороны соседних участков Вика не пойдет, опасаясь поднять переполох среди селян, из-за чего может пострадать Усмановна, преступник это понимает.

Остается калитка, а значит, киллер успеет подготовиться к встрече, но для него станет безусловным сюрпризом зашедший попить чайку заряд в полкило тротилового эквивалента.

Правда, этот аргумент сработает, когда Виктория его предъявит. Если предъявит.

Калитку киллер, скорее всего, запер на задвижку, дабы предотвратить появление на временно подконтрольной ему территории случайных лиц, могущих создать ненужные проблемы.

Значит, Вика перемахнет через ограду. Никто из местных не удивится, небось, привыкли уже. Потом совершит бросок через двор. Затем нужно будет без промедления ворваться в дом «с душой нараспашку». Проорать команду какую-нибудь.

Главное, орать поистошнее. «Оружие на пол, мразь, руки в гору, или я тут все разнесу!»

Виктория уверена, что свою роль она отыграет прекрасно, а фактор неожиданности сыграет свою. Но даже если бандит сообразит, что его поганой жизни ничего не угрожает, случится это не моментально, и несколько секунд его замешательства Вике гарантированы.

Фора небольшая, но и этого будет достаточно, чтобы вытянуть из-за обшлага ветровки нанизанную на стальной тросик пригоршню медных советских пятаков с заточенной, словно лезвие скальпеля, кромкой и метнуть отморозку в рожу.

Только бы шутер не вздумал пальнуть, когда она, спрыгнув с забора, окажется в дворовом пространстве. Пальнуть на голом рефлексе, забыв осторожность. Или потому, что отморожен настолько, что ему плевать на свидетелей, которые не замедлят поднять тревогу.

Ну что же, значит, будем «качать маятник».

Не дрейфь, прорвемся. И не паникуй раньше времени. На текущий момент первоочередная твоя задача – бомбилу тормознуть, потому как перед диспетчерами таксопарков сегодня лучше не светиться.

Ожил телефон, застигнув Вику на кромке тротуара, куда она выдвинулась для ловли бомбилы. Звонила Клинкина, из которой горохом посыпались вопросы: как все прошло и так далее.

Вика отвечала предельно лаконично, однако Светка, выслушав и попричитав на тему, как она вся изнервничалась и как теперь у нее отлегло, почти без перехода взялась излагать свое видение событий – что-то по поводу махинаций замдиректора Колесникова, покрывающего махинации уволенного Фатеева, который завскладом, а также про Панина, зама по науке, у которого на Германа зуб.

По мнению Клинкиной выходило, что не тот, так другой, не другой, так третий, но кто-то из них непременно и есть инициатор покушения на ее мужа, то есть заказчик.

Как только Вика в потоке слов, хлынувших из трубки, различила про завскладом Фатеева, в нюансы Светкиной стрекотни вникать перестала. Опять та за свое. Еще бы сплетню вспомнила про бабу, которая к Галактионову клеилась, как ее, Прокопьева, что ли. Но даже если в толчее умозаключений, которыми Клинкина спешила поделиться, присутствовало рациональное зерно, в настоящий момент ценность для Вики оно имело небольшую. По крайней мере, в настоящий момент.

Могла ли Вика тут же заткнуть Клинкину, сославшись на срочность собственной миссии? Могла бы. Но малодушно не заткнула, а слушала в течение чуть ли не девять минут. На десятой ее терпение кончилось, и Светика она остановила. Предложила отложить разговор на потом и отсоединилась.

Машину ей удалось поймать не сразу. По всей видимости, наличествовало в ее ауре нечто тревожно-пугающее, и это нечто заставляло пешеходов торопливо проходить мимо, а водителей авто, поддав газу, исчезать вдали.

Смельчак, который согласился ее подобрать, сидел за рулем «жигулей» такой древней модели, какую Вика давно не видела на улицах Москвы.

Парень лет девятнадцати купил транспортное средство, выложив двести «зеленых», чтобы отрабатывать на нем приемы вождения, как он весело сообщил пассажирке.

Вика с рассеянной улыбкой кивнула в ответ и отвернулась к окну. Нужно еще раз повторить алгоритм всех шагов, перебрать варианты последствий.

В нервозной спешке нынешнего дня многое пришлось решать впопыхах и действовать почти наудачу. Так не годится, но выхода другого не было и нет.

Однако сосредоточиться не получилось. Совсем некстати и совсем напрасно она вспомнила сегодняшний сон. И следом вспомнила маму. И их последний разговор, который и разговором-то на самом деле не был. Были Викины выкрики и мамины попытки объясниться. Но у нее так ничего и не вышло, у мамы Кати. Не смогла она загасить шквал яростно-оскорбленного самолюбия, уносящего ее дочь за грань понимания, доверия и любви.

Вика где-то читала, что эгоизм – это не только и не обязательно пренебрежение чужими интересами. У эгоизма имеется еще один пунктик, не очень заметный, но чрезвычайно гадкий. Люди с таким свойством натуры часто и легко обижаются, высматривая в окружающих малейший к тому повод, преобразуют его до космических масштабов, а затем угнетают жертву чувством вины.

Статус обиженного страдальца для эгоиста более привлекателен и значим, чем извинения, оправдания, объяснения, даже чем примирение, поскольку является эффективным средством, чтобы получить над обидчиком власть. К тому же эгоист, питаясь душевными терзаниями своей жертвы, определенно кайфует, и кайф этот попахивает дурно.

Вика, а ведь ты своей обиженностью упивалась. И тебе не нужны были мамины объяснения, не так ли? Тебе нужна была мамина виноватость.

Дрянь, вот ты кто, Викусичка. Дрянь с маленькой буквы. Мама Катя-то чем тебе не угодила?

Тем, что захотела удочерить тебя, дубину стоеросовую, и удочерила? А может, ты считаешь, что она должна была отказаться от мечты родить деток самой? Исключительно только для того, чтобы твой внутренний мир и душевный покой не нарушить?

Круто. Нет, правда, круто.

А что ты знаешь про эту идею с помолвкой, если поподробнее? Что молчишь? Растерялась?

«Ну, во-первых, удочерить меня я никого не просила. Это во-первых. Не просила, не навязывалась. Сами захотели. Во-вторых…»

Не было никакого «во-вторых». Да и «во-первых»-то выглядело не очень красиво.

Вчера она видела во сне близнецов, Кирюху с Илюхой, братьёв своих. Опять подрались из-за синей машинки, а Вика их разнимала. Она всегда ловко умела отвлечь пацанов от войнушки. А маму не видела. И папашкина тоже не видела. Обидно и грустно.

Маму она про себя называла «мамонька», а отца – «папашкин», а однажды это у нее вырывалось вслух.

Родители удивились, когда услышали, но им было приятно. А в повседневности – обычно: «мам» и «пап». Вообще, она с ними не церемонилась особенно-то. На полусогнутых не ходила, еще чего. Она ведь и вправду не просила, чтобы ее удочерили. И никаких трудностей