Крутые парни не танцуют - Норман Мейлер

Если вам трудно поверить, что я мог думать о таких вещах, когда пар его безумия жег мне глаза, – что ж, это и впрямь удивительно. Возможно, я не был столь смел, как мне казалось, и прибег к этим воспоминаниям в надежде умерить таким способом его ярость. Нельзя ударить человека, который проникнут к тебе сочувствием.

Вот эта история. Он был незаконнорожденным, и его мать утверждала, что он не ее ребенок. Говорила, что в роддоме перепутали ярлычки. Она драла его каждый день. Став постарше, он побил всех, с кем судьба свела его в «Золотой перчатке». Он был на пути к тому, чтобы попасть в команду США на Панамериканском турнире, но перед этим отправился в Джорджию искать своего отца. Он не нашел его. Мертвецки пьяный, забрел в бар для белых. Его отказались обслуживать. Вызвали полицию. Явились двое полисменов и попросили его покинуть заведение. «У вас нет вариантов, – сообщил он им. – Пускай меня обслужат, и клал я на вас». Один из полицейских ударил его дубинкой так сильно, что Панамериканский турнир начал обращаться в химеру уже с этой минуты. Но тогда он об этом не думал. Он просто ощутил огромное счастье, потому что истекал кровью, как бык на бойне, но отнюдь не утратил решимости. Собственно говоря, он был в полном сознании. Он продолжал сопротивляться копам, и, чтобы утихомирить его, понадобилась помощь всего бара. На него надели наручники и отвезли в тюрьму. Помимо всего прочего, ему повредили череп. Отныне он не мог заниматься боксом.

Это была грустная история. Он поведал ее нам в качестве примера своей глупости, а не доблести (хотя Пэтти это восприняла именно так), а когда мы узнали его получше, он оказался забавным малым. Он смешил нас, подражая манере черных проституток. Мы часто виделись с мистером Грином, и я одалживал ему деньги.

Поймете ли вы теперь, сколь близок я был к полному самоуничтожению и сколь заманчивой представлялась мне эта идея (после недавней крысиной беготни ради спасения своей жизни), если я скажу, что мысленно отдал Тесаку должное, ибо он обошелся со мной не так плохо, как я с Уодли? Вскоре моя ярость окончательно улеглась, и на ее место пришло спокойствие. Не знаю, о чем думал мистер Грин, но его гнев иссяк одновременно с моим.

– Ну, – сказал я, нарушая тишину первым, – чего тебе надо, мать твою так?

– У меня никогда не было матери, – ответил он. Грустно протянул он мне для пожатия руку. Грустно хлопнул я по его ладони своей.

– Я не знаю, где Пэтти Ларейн, – сказал я.

– Ты ее не ищешь?

– Нет.

– А я ищу и не могу найти.

– Когда она от тебя уехала?

Он нахмурился.

– Мы были вместе три недели. Потом она потеряла покой. И отчалила.

– Где вы были?

– В Тампе.

– Ты встречался с ее бывшим мужем?

– Это который Уодли?

Я кивнул.

– Виделись мы с ним. Один раз приглашал нас обедать. Потом она без меня к нему ходила. Я не дергался. Чего мне его бояться. Решил, она хочет что-нибудь из него выкачать. Но на следующий день она отчалила. – Казалось, он вот-вот заплачет. – У нас все было по-хорошему. Ни с одной хмарой у меня не было так по-хорошему. – Он выглядел очень печальным. – Я хочу поговорить с ней об этом, давно хочу. Я устал. – Его глаза изучали мои. – Ты знаешь, где она? Мне надо ее найти.

– Может, она где-то в городе.

– Точно.

– Откуда ты знаешь?

– Звонил тут один по телефону. Сказал, что ему велела позвонить Пэтти Ларейн. Она хотела, чтобы я знал. Она снова в Провинстауне вместе с Уодли. Этот парень сказал, она по мне скучает.

– Что за парень?

– Он не назвался. То есть назвался, но с таким именем здесь никого нет. Это я сразу понял, что имя фальшивое. Он говорил через платок.

– Какое имя он назвал?

– Хили. Остин Хили[27].

Из памяти всплыла частичка практического багажа. Несколько лет назад нам надоело имя Студи, и в нашей тесной компании стали говорить о нем как об Остине Хили. Однако повое прозвище продержалось недолго, и Студи так и не узнал о нем. Скорее всего Грину звонил Паук.

– Этот Хили сказал, что Пэтти в гостинице «Провинстаунская», – продолжал Тесак. – Я туда позвонил. Черт, ее там и духу не было.

– Когда ты вернулся?

– Три дня назад.

– А когда она тебя бросила?

– Да уж с неделю будет.

– Не меньше семи дней?

– Восемь. Я считал.

Да, он считал свои дни. А я свои.

– Убил бы ее, – сказал он, – за то, что она меня бросила.

– Нет такого человека, которого она не бросит, – сказал я. – Она воспитывалась среди ограниченных людей. Теперь это для нее грех.

– Я тоже ограниченный, – сказал он, – и я собираюсь устроить хорошую бучу, когда увижу ее. – Он посмотрел на меня искоса, словно желая сказать: «Ты можешь надувать других, но смотри, детка: мое доверие обманывать нельзя». Потом он отмел свои сомнения. Ему хотелось выложить все. – Остин Хили сказал, что Пэтти Ларейн опять встречается с тобой. Когда я это услышал, то подумал: надо будет тебя навестить, поздороваться. – Он сделал паузу, давая мне осмыслить эти веские слова. – Но после понял, что не смогу тебя тронуть.

– Почему?

– Потому что ты обошелся со мной по-человечески.

Он поразмыслил над этой фразой и, похоже, согласился с самим собой.

– К тому же, – сказал он, – Пэтти Ларейн тебя больше не любит.

– Пожалуй.

– Она сказала, ты заставил ее выйти за себя обманом.

Меня разобрал смех.

– Чего тут смешного, ханурик?

– Мистер Грин, есть старая еврейская поговорка: «От жены и от жизни правды не жди!»

Он засмеялся тоже.

Наше веселье продолжалось достаточно долго, чтобы привлечь внимание публики. Сегодня в «Бриге» вершилась история. Рогоносец и черный любовник славно отдыхали друг с другом.

– Ладно, Джозеф, увидимся, – сказал я Тесаку Грину.

– Держи язык за зубами.

Пора было отправляться на прогулку. Я услышал больше, чем мог связать воедино.

На улице моросил дождь, и я побрел по Коммершл-стрит, засунув руки в карманы и так низко надвинув на лоб капюшон куртки, что заметил едущую за мной машину только тогда, когда лучи от ее фар, упершиеся мне в спину, уже нельзя было игнорировать. Я обернулся. За мной катил патрульный автомобиль с одним человеком внутри. Он открыл дверцу.

– Садитесь, – сказал он. Это был сам Ридженси, к моим услугам. Не успели мы проехать и пятидесяти футов, как он заговорил.

– Получили кое-что на вашу знакомую, Джессику, – сообщил он и показал на лист бумаги, лежащий на переднем сиденье. – Взгляните. – И он протянул мне фонарик, вынутый из нагрудного кармана.