Начало инквизиции - Николай Осокин

Необходимо отметить, что эти два примера терпимости известны как исключения.

Папский престол, который только что был пробужден реформаторскими мерами Гильдебранда, отнесся также довольно мягко к ереси Беренгария Турского. Престарелый архидиакон Анжерский, этот праотец протестантизма, своим учением о пресуществлении сильно смутил Рим. Он писал, что хлеб и вино есть лишь изображение тела и крови Христова; он восставал против брака и крещения детей. Во французских монастырях он имел множество приверженцев. Знали также и то, что за ним готово идти много священников. В другое время Рим прибегнул бы к крутым мерам, теперь же Лев IX ограничился одним осуждением Беренгария на соборах в Риме и Верчелли в 1050 году. Виктор II, через пять лет, в Туре, заставил Беренгария дать письменное отречение. Когда же он продолжал проповедовать, то в 1059 году в Риме принудили его дать новое отречение, произнесенное им с большою торжественностью. Отказавшись от убеждений, он сохранил свою жизнь.

Возвеличение папского престола при Григории VII не могло не остаться без решительного влияния на идею нетерпимости. До сих пор она в своем применении не обнаруживала никакой системы. Судьбы еретиков и их учений зависят, как видели, от личного характера прелатов, которые приходят с ними в столкновение. Сами папы казались новичками в деле борьбы. Они отвыкли от сознания своей силы. К концу XI столетия картина поразительно меняется.

Григорий VII застал духовное и светское общество в полном нравственном падении, а оставил преобразованное духовенство и с ним примеры нравственной крепости и живительной веры в добро для тех, кто стал бы искать новой жизни. Папский престол, бывший доселе игрушкой нобилей, он возвел на небывалую высоту; он сумел стать жестоким судьей над царями. Можно сказать, что он построил теократическое государство, насколько оно вообще было возможно в Европе. Самым могучим и гениальным его преемникам оставалось только следовать живому при меру.

Каковы бы ни были цели Григория VII, он заботился не о личных интересах. В то время только один теократически-религиозный принцип мог властвовать над порядком вещей. Он был уже не на месте, уже ненормален, например, в конце XIII века, когда развились другие институты, когда благотворные силы, силы порядка и мира заключались в коммунах, в королевской власти, в началах классического права, в преобладании экономических мотивов, наконец, в той образованности, которая уже стала заявлять себя в литературных памятниках. Папская диктатура исторически подходила под условия IX–XII столетий; только начало авторитета, опиравшегося на заветы евангельские, могло ладить с развращенными людьми того времени. Нельзя сказать, чтобы Григорий VII ратовал за нетерпимость церкви, но что она была присуща его духу, доказывает его мысль о Крестовом походе, который был тем же насилием.

Преемники Гильдебранда не могли удержать духовенства на высоте его воззрений и тем допустили новое развитие и обновление ереси, которую думали подавить насилием. Напрасно раздавались голоса святого Бернара и святой Хильдегарды, требование убеждать, а не принуждать еретиков – светские князья в Лангедоке и в других местах принимают сторону еретиков, не позволяют сажать их в тюрьму и предоставляют прелатам довольствоваться анафемой на еретиков с покровителями и укрывателями вместе. Церковь сама позорит себя в глазах светской власти. Она прихотливо стала налагать отлучения уже вовсе не за церковные преступления, не за ересь, а за чисто светские проступки, так что голоса против такой узурпации раздавались внутри самой церкви[130].

Стремясь исключительно к господству над государствами, ведя светскую жизнь, папы и прелаты снова лишились всякого уважения в глазах народа. Они давали индульгенции не только крестоносцам, которые часто позорили самое имя христианства своими «подвигами» в Азии, но и тем людям, которые могли оказать им личные услуги.

Самый факт Крестовых походов поселял в неразвитых умах идею о необходимости меча в делах веры. Между тем свою догму церковь ревниво оберегала, вмешиваясь в философскую борьбу номинализма. Так, она осудила в 1121 году трактат Абеляра о Троице и определила сжечь его по примеру арианских книг.

С падением католического авторитета в Лангедоке и Италии ересь усилилась до крайности. В Германии случаи ереси были одиночные, хотя костры с катарами пылали и в Кельне (1146 и 1163 годы) и в Бонне. В Альби папского легата еретики встретили шутовской процессией и оригинальной музыкой; они сидели на ослах и звонили в колокольчики. Только тридцать человек присутствовало на его мессе. Святой Бернар в 1147 году нашел церкви на Юге в запустении, а священников – в презрении и ссылке.

Реймсский собор 1157 года издал суровые постановления против еретиков; альбигойские духовные лица осуждались на вечное заточение, а их последователей было ведено клеймитъ раскаленным железом. Те подсудимые, которые хотели бы доказать свою невинность, должны были подвергнуться огненному испытанию[131]. В позднейших столетиях это стало обычной инквизиционной практикой.

В Италии лучше знали мирские стремления и слабости Римской курии, чем где-либо в Европе. Потому протест против светской власти священников начал зарождаться в самом Риме. Папа Адриан IV был изгнан. Десять лет владычествовал в Риме Арнольд Брешианский, ученик Абеляра. Но он был еретик. Император явился на помощь папе, и Арнольд погиб в пламени.

В Милане еретиков оказалось больше, чем католиков; городские власти, будучи патаренами, не позволяли принимать против них карательных мер. Сам архиепископ погиб в соборе во время проповеди, как думают, от руки еретиков[132]. В Витербо все население приняло ересь, а в контраст тому благочестивые жители Сполето кричали во время битвы: «Смерть патаренам и гибеллинам!» В Орвието одно время еретики даже овладели управлением, но в городских междоусобицах были побеждены католиками. Позже там же две женщины явились проповедницами ереси и снова увлекли многих. Они спаслись, но в 1163 году схватили их последователей и присудили кого – к виселице, кого к изгнанию[133]. Однако явился новый пророк и снова посеял ересь.

Во Флоренции ересь также сделалась знаменем политической партии с 1173 года; обыкновенно именно туда эмигрировали гонимые катары. Короче, в итальянских городах успех ереси и меры к ее подавлению определяют ход борьбы городских партий. Духовенство часто бывало просто бессильно. Все, что оно делало, делало урывками, приспосабливаясь к духу правительства, народа, курии, папы. Его действия были лишены системы.

Но в эти самые годы начинают появляться первые попытки к утверждению такой системы. Они начались с проповеди поголовного истребления. В 1179 году на Третьем Латеранском соборе, созванном папой Александром III (тем самым, который таки победил непобедимого Барбароссу) по поводу провансальских дел, между прочим было сказано, что хотя церковь, по мысли папы Льва Святого, отвергает употребление кровавых мер против еретиков, но все же она не должна отказываться от того содействия, которое стали бы оказывать ей светские государи для наказания еретиков, ибо страх наказания может служить спа сительным лекарством для души, как думал святой Августин. Потому папа и собор, как бы упреждая последствия своего решения, постановили отлучить теперь же всех еретиков и их защитников. У католиков прерываются с ними всякие сношения; свободные от своих обязательств и клятв, они могут поднять оружие против них; им обещано было полное прощение грехов. Сеньоры могли обращать в рабство своих вассалов и овладевать их имуществом, если последние были еретики.