Итальянские каникулы - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Опять дрейфишь? — осведомился Рен, когда она почти побежала к кухне.

— Просто хочу помыть посуду, вот и все.

— Я заплачу Марте за уборку. И ради Бога, не дергайся. Я не собираюсь тебя насиловать.

— Думаете, я вас боюсь? — воинственно выпалила Изабел, хватая кухонное полотенце. — Ну так вот, мистер Неотразимость, можете не обольщаться, потому что только я определяю, зайдут наши отношения немного дальше положенного или нет!

— А я права голоса не имею?

— Знаю я, как вы голосуете.

— Его улыбка посылала чувственно-сексуальные сигналы.

— Да и я неплохо усвоил, как голосуешь ты. Хотя… — Улыбка поблекла. — Нам обоим нужно понять и убедиться, что мы знаем, к чему стремимся.

Он хотел остеречь ее, словно считал слишком наивной и неспособной осознать, что ни о каких долгосрочных отношениях не может быть и речи.

— Можете не трудиться. Единственное, что я, возможно, — подчеркиваю, возможно, потому что я пока еще размышляю над этим, — так вот, единственное, что мне, возможно, понадобится от вас, — это великолепное тело, так что вам лучше прямо дать мне знать, разобью ли я ваше сердце, когда безжалостно брошу вас и уйду, не оглядываясь.

— Господи, ну ты и отродье!

Изабел подняла глаза к небу:

— Господи, никакое ты не отродье, и прости Рена за богохульство.

— Это не молитва.

— Скажи это Господу.

Он должен был знать, что с его стороны не потребуется особых усилий, чтобы заставить ее забыть о нерешительности и боязни сделать последний шаг. Достаточно нескольких настоящих поцелуев.

Она видела, как Рен пытается сообразить, стоит ли ускорять события, и не знала, радоваться или жалеть, когда он устремился к лестнице.

Трейси, тяжело опираясь о перила, поднялась наверх. Она чувствовала себя коровой. Впрочем, к седьмому месяцу она всегда чувствовала себя коровой, большой, здоровой скотиной с круглыми глазами, блестящим носом и гирляндой маргариток на шее. Она любила быть беременной, даже когда часами висела над унитазом вниз головой, щиколотки распухали, а ноги становились понятием абстрактным, поскольку увидеть их никак не представлялось возможным. До последней недели ее ничуть не волновали растяжки, белыми молниями испещрившие бедра и живот, и большие, вечно подтекающие груди, потому что Гарри провозгласил их прекрасными. И говорил, что ее беременность пахнет сексом. Очевидно, теперь он не находил ее сексуальной.

Она медленно направилась по коридору к своей комнате. Затейливая лепнина, расписные потолки и безделушки муранского стекла были не в ее вкусе, но как нельзя лучше подходили мрачной элегантности бывшего мужа. Учитывая наглость, с которой она вторглась в его дом, он вел себя далеко не так грубо, как она ожидала, что лишний раз доказывает, как сильно можно ошибаться в людях, даже тех, кого давно и хорошо знаешь.

Она открыла дверь в спальню и остановилась как вкопанная. На кровати лежал Гарри. Исходившие из его глотки прерывистые звуки нельзя было назвать храпом. Скорее, что-то вроде.

Он все еще здесь. Она далеко не была уверена, что он останется на вилле лишних полчаса. И сейчас позволила себе мгновение надежды. Но и оно тут же промелькнуло и исчезло. Только чувство долга удержало его от немедленного отъезда. Завтра он, конечно же, уберется.

В сравнении с Реном внешность Гарри была самой ординарной. Лицо слишком длинное, подбородок слишком упрямый, светло-каштановые волосы начали редеть на макушке. А двенадцать лет назад на ужасно скучной вечеринке, когда она якобы случайно опрокинула ему на колени бокал вина, морщинок в уголках глаз еще не было.

Тогда, только увидев Гарри, она поклялась затащить его в постель. Но он так легко не сдался. И как объяснил позже, мужчины вроде него не привыкли, чтобы красивые женщины вешались им на шею. Но Трейси знала, чего хотела. А хотела она Гарри Бриггса. Его неброская внешность, острый ум и надежность были идеальным противоядием ее безумной, бесцельной жизни.

Теперь на его груди лежал Коннор, вцепившись пухлой ручкой в вырез футболки. С другого боку прижалась Бриттани. Через руку Гарри был перекинут обрывок ее засаленного одеяльца. Ближе к ногам лежала Стеффи, свернувшись в тугой клубочек. Вероятно, она и во сне боялась пауков. Отсутствовал только Джереми. Но Трейси заподозрила, что он сверхъестественным усилием воли заставил себя остаться в своей спальне, вместо того чтобы присоседиться к отцу и «соплякам».

Целых двенадцать лет Гарри был водой для ее огня, стараясь терпеть все эмоциональные эксцессы и драматические сцены, бывшие неотъемлемой частью характера жены. Несмотря на их взаимную любовь, их брак никогда не был безоблачным. Ее неряшливость доводила его до крайности, а Трейси ненавидела манеру мужа уходить в себя, когда она пыталась заставить его выразить свои чувства. Она всегда втайне боялась, что он когда-нибудь бросит ее ради кого-то, более ему соответствующего.

Коннор пошевелился и пополз наверх. Гарри инстинктивно обхватил его рукой. Сколько ночей провели они вместе с ребятишками в их постели? Она никогда не выгоняла их. Ей казалось до ужаса странным, что родителям, самым уверенным и надежно защищенным людям в семье, позволено искать по ночам утешения в объятиях друг друга, а самые беззащитные должны спать одни. После рождения Бриттани они положили на пол огромный матрац, чтобы больше не волноваться насчет детей, вечно стремящихся свалиться с кровати и больно удариться головой.

Их друзья негодовали и поражались: «Да когда же вам удается заниматься сексом?»

Но на всех дверях в их доме были надежные запоры, и им с Гарри всегда удавалось улучить момент. И так было до ее последней беременности, когда ему наконец все это осточертело.

Гарри пошевелился, открыл ничего не понимающие, сонные глаза, уставился на нее и немедленно пришел в себя. На какой-то миг ей показалось, что в этих глазах промелькнул отблеск знакомой верной любви, но тут его лицо вновь стало замкнутым, и она уже ничего не смогла разглядеть.

Трейси отвернулась и отправилась на поиски пустой комнаты.

В маленьком каменном домике на окраине Касалеоне Витторио Кьяра прижал к себе жену. Джулия любила спать, запустив пальцы в его волосы, вот и теперь они переплелись с его длинными прядями. Но она не спала. Его щека повлажнела, и он понял, что жена плачет. Молчаливые слезы разрывали ему сердце.

— Изабел уедет к ноябрю, — прошептал он. — А пока мы делаем все, что возможно.

— А если не уедет? Ты сам видел, что делается. Он вполне может продать ей дом.

— Не накликай беду, дорогая.

— Ты прав, но…

Витторио погладил ее по плечу. Несколько лет назад они занялись бы любовью, но теперь это уже потеряло прежнюю привлекательность.

— Мы долго ждали, — шепнул он. — Ноябрь совсем недалеко.

— Они хорошие люди, — вздохнула она так печально, что он прикрыл глаза от боли. В голове настойчиво билась только одна мысль: чем и как утешить жену.