Город туманов - Мирлис Хоуп

— Чем же тогда, как, по-вашему?

Мистрис Айви покачала головой:

— Я сказала вам все, что знаю.

— Мне бы хотелось услышать от вас нечто более определенное, — с легким недовольством произнес господин Натаниэль. — Закону нужны доказательства, которые можно потрогать — например, испачканный кровью нож. Смущает меня еще одна вещь. Судя по вашим словам, ваш отец был преданным и слепым мужем и не проявлял своей ревности. Зачем же ей понадобилось его убивать?

— Ах! Ну, это я вполне могу объяснить! — воскликнула она. — Видите ли, наша ферма была расположена самым удобным образом для… ну, для контрабанды некоего предмета, который мы называть не станем. Она располагается в низинке, лежащей между Переходом и Западной дорогой, а контрабандистам всегда нужно тихое и спокойное место, где можно разгрузить собственный товар. Но мой бедный отец, хотя он мог тихо мучиться как бессловесное животное, пока его жена любезничала со своим молодым кавалером, тем не менее в два счета вышвырнул бы Месоглина из дома, как только узнал бы, что хранится в его кладовых, невзирая на то, вопит она на него или нет. Отец в общем-то был мягок, но далеко не всегда, в зависимости от обстоятельств, и ни одна женщина, если только она не полная дура (а мачеха дурой не была), не сумеет прожить с мужем, не обнаружив этих черт его характера.

— Ого! Значит, все, что сказал Рой Карп о содержимом того мешка, было правдой? — И господин Натаниэль в душе поблагодарил собственную звезду за то, что с Ранульфом не случилось ничего плохого во время пребывания в столь опасном месте.

— О, это было действительно так, не сомневайтесь; и хотя я была тогда ребенком, но после суда проплакала полночи от ярости, когда мне передали, что эта баба сказала там, что отец пользовался ими как удобрением, вопреки всем ее мольбам! Просила она его, как же! Я могла бы рассказать на суде совсем другое. За всем этим делом стоял Месоглин, и он взял у нее ключ от кладовой, чтобы они могли хранить там свои товары. Отец мой незадолго до смерти проведал об этом — я это помню, потому что подслушала их разговор. Комната, в которой спали мы с братом Робином, примыкала к родительской спальне, и мы всегда держали нашу дверь открытой, потому что Робин был робким ребенком и не мог уснуть, если не слышал отцовского храпа. Примерно за неделю до его смерти я услышала, что он говорит с мачехой таким тоном, которого я прежде от него не слыхала. Он сказал, что уже дважды предупреждал ее в этом году, и теперь предупреждает в последний раз. До сих пор, сказал он, ему нечего было стыдиться, потому что руки его оставались чистыми, а на совести не было никаких грязных дел. Но если с этим не будет покончено раз и навсегда, Месоглина вываляют в смоле и перьях и соседи изгонят его из округи. Помню, тут он принялся отплевываться, словно бы в рот его попало нечто дурное. Потом он сказал, что Тарабаров всегда уважали и что ферма, с тех пор как она перешла в руки нашего семейства, служила только для того, чтобы люди Доримара были здоровы телом и духом, что он всегда готов поставлять на рынок парное мясо и молоко, привозить мельнику доброе зерно, а виноделу сочные гроздья, но если из его амбаров будут развозить людям ядовитую мерзость, способную превращать честных парней в воющих на Луну идиотов, он продаст ферму. Тогда мачеха принялась успокаивать его, однако говорила негромко, чтобы я не разобрала слова. Должно быть, она дала ему какое-то обещание, потому что он сказал недовольным тоном: «Ладно, смотри, чтобы так и было, потому что я свое слово сдержу».

Через неделю его не стало. Бедный отец. Думаю, я чудом осталась жива. Но еще большее чудо, что с Робином ничего не случилось. Ведь это он унаследовал ферму. Умерла ее собственная дочь, а Робин вырос и женился, и хотя умер в расцвете сил, но виной тому был нарыв в горле. Он всегда ладил с мачехой. И мачеха вырастила его маленькую дочку, потому что жена Робина умерла в родах. Но сама я никогда не видела эту девочку, так как мы с мачехой не испытывали друг к другу никакой симпатии, и после свадьбы я так ни разу и не побывала в своем прежнем доме.

Она умолкла, и в глазах ее появилось печальное и задумчивое выражение, с каким люди обычно предаются воспоминаниям.

— Так, так, — погрузился в размышления господин Натаниэль. — А что происходило с Месоглином? Встречали ли вы его до того, как недавно заметили на улицах Луда?

Мистрис Айви покачала головой:

— Нет, он исчез, как я говорила вам, перед самым судом. Не сомневаюсь в том, что она хорошо знала, где он находится, получала от него весточки и даже встречалась с ним, потому что после наступления темноты мачеха всегда отправлялась погулять. В общем, теперь я рассказала вам все, что знаю, хотя мне лучше было бы придержать язык: копание в прошлом к добру не приводит.

Господин Натаниэль молчал, обдумывая услышанное.

— Вы сообщили мне много интересного, — сказал он наконец, — но даст ли это результаты, пока сказать затрудняюсь. Все доказательства носят чисто косвенный характер. Тем не менее весьма благодарен вам за откровенность. Если сумею разыскать что-либо, дам вам знать. В ближайшее время я покину город, но буду поддерживать с вами связь. Учитывая все обстоятельства, было бы разумно условиться относительно какого-нибудь знака пли слова, чтобы вы могли удостовериться, что вестник действительно прибыл от меня, потому что тот, кого вы знаете под фамилией Месоглин, по-прежнему хитер и полон самых коварных замыслов. Если однажды он проведает о том, что мы ищем, то пойдет на все, только бы сорвать наши планы. Какой бы нам придумать знак?

И тут глаза его блеснули.

— Сообразил! — воскликнул он. — Неплохо бы дать вам небольшой урок в божбе, которая вам так не по душе. Мой вестник поприветствует вас словами: Именем Солнца, Луны и Звезд и Золотыми Яблоками Заката!

И, восторженно потирая руки, господин Натаниэль рассмеялся. Все-таки он был прирожденным шалуном.

— Как не стыдно вам говорить такое! — расплылась в улыбке мистрис Айви. — Вы такой же негодник, как мой бедный Пепперкорн. Но он всегда говорил…

На сегодня чужих воспоминаний было довольно даже для господина Натаниэля. Поэтому он пресек ее дальнейшие излияния самым сердечным прощанием, не переставая благодарить за то, что она сообщила ему.

Однако, остановившись возле двери, он погрозил ей пальцем и проговорил с деланной торжественностью:

— Запомните, он скажет: Именем Солнца, Луны и Звезд и Золотыми Яблоками Заката!

Весь вечер господин Натаниэль расхаживал по своей трубочной, пытаясь разумом пронзить преграду, составленную сухими словесами Закона и более яркими, хотя и менее надежными, воспоминаниями мистрис Айви, и увидеть давнюю деревенскую трагедию такой, какой она была, прежде чем коршуны Времени расклевали ее, оставив высохшие кости.

Он был уверен, что представленная ему мистрис Айви реконструкция давнишних событий по сути своей верна. Фермера отравили, хотя и не с помощью ивы. Но чем же тогда? И какую роль сыграл в этих событиях Месоглин, он же Эндимион Лер? Конечно, тщеславию его льстило, что, инстинктивным образом отождествив их обоих, он оказался прав. Однако теперь господин Натаниэль испытывал истинную муку оттого, что повесть о смерти этого человека может не дойти до ушей.