Хозяйка перекрёстков - Владимир Василенко

Подбирая щит, я вдруг понял, что эти тёмные продолговатые силуэты – вовсе не камни, а окоченевшие, наполовину вмерзшие в лёд трупы людей, одетых в одежды из шкур. Я даже попробовал стянуть с одного из них мохнатый чёрный тулуп из овчины. Но всё без толку – закоченело всё так, что слиплось в одно целое. Да и пальцы уже почти не слушались.

– Экстремальное переохлаждение! – предупредила Ама. – Нарушено кровообращение значительной части кожного покрова, началось отмирание тканей. Работа свободных кластеров амальгамы так же затруднена за счет низких температур.

– Сколько мне осталось?

– При сохранении текущих условий – не более десяти минут. Температура окружающей среды – около тридцати двух градусов.

Я выпрямился и, убрав с ресниц налипшие кусочки льда, огляделся. Ну же! Где выход?!

Разглядеть едва заметное марево, обычно обозначавшее границы Осколка, в такую метель было попросту невозможно. Во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась ледяная гладь. Ветер вроде бы стихал, но стремительно смеркалось. Или это просто у меня уже в глазах темнеет?

– Эй! Эй!

Сначала я подумал, что мне почудилось. Но сквозь свист ветра до меня и правда доносились чьи-то окрики и какое-то металлическое дребезжание. Что-то вроде колокольчиков.

Завертев головой, я, наконец, увидел остановившиеся совсем рядом сани, запряженные мохнатой лошадью, спина у которой покрылась сплошной коркой инея.

– Это как же тебя так угораздило, господин? Давай, скорее на сани! Тут до постоялого двора совсем рукой подать.

Ко мне пбежал какой-то бородатый мужик, едва переваливающийся с ноги на ногу из-за тяжелого мехового тулупа. Набросил и мне на плечи овечью шкуру, помог добраться до саней. Я завалился на солому, закутался с головой в какое-то тряпьё. Почувствовал рывок, когда мы двинулись вперед под мерное бряканье колокольчика, болтающего под дугой упряжи.

– Я б тебе дал хлебнуть настойки, да боюсь, на таком морозе губы к фляге пристынут, – словно свозь слой воды донёсся до меня голос возницы. – Так что ты потерпи. Терпи, не засыпай! Вон он, двор, рукой подать!

Я пытался согреться, кутаясь в тряпьё и шкуры, но ничего не выходило. Ама сигнализировала о сильном охлаждении и о том, что все свободные кластеры пущены на борьбу с его последствиями. Но я что-то не особо этого чувствовал.

Впрочем, грех жаловаться. Без амальгамы я бы точно окочурился еще на склоне.

Как меня стаскивали с саней и вносили в помещение, я толком не помнил. Но сам переход в тепло почувствовал, да ещё как. Комнатная температура мне показалась обжигающе горячей, а уж когда кожа начала отогреваться – я едва не взвыл от боли. Ощущения были такие, будто изнутри меня колют тысячами игл. Амальгама купировала болевые ощущения, но не полностью.

Постоялый двор больше всего напоминал обстановкой большую русскую избу с огромной печкой. Вот как раз на эту печку меня и поместили – точнее, на специальную лежанку наверху, под самым потолком. Кирпичи подо мной были раскалены так, что руки едва терпели. Но на них были настелены шкуры, так что устроили меня с комфортом. Заодно всучили флягу с каким-то крепким и жутко вонючим алкоголем. Мне хватило и пары глотков.

Помимо меня и мужика, подобравшего меня на замёрзшем озере, постояльцев не было. Хозяина заведения я разглядел мельком – грузный, бородатый мужик, смахивающий на медведя. Они вдвоём принялись было меня расспрашивать – кто, откуда. Я, как только смог выговаривать слова, не отстукивая при этом чечётку зубами, попросил оставить меня в покое.

– Отлежаться мне н-надо. Уйду с-сразу, как метель кончится. Вы уж только спрячьте меня, чтоб никто не поб-беспокоил.

Я чувствовал себя очень уязвимым. Понемногу отогревался, но всё тело била крупная дрожь, а часть пальцев я, похоже, здорово обморозил. Да и не только их. Вся надежда, что амальгама успеет меня подлатать достаточно быстро и без последствий.

В общем, в ближайшие пару часов мне бы точно не хотелось ввязываться ни в какие передряги с участием местных. Поразмыслив, я вытащил из Сумы монету Лабиринта.

– Вот. Как оклемаюсь – получите это в награду за моё спасение. И за молчание.

Трактирщик и притащивший меня сюда мужик воззрились на монету едва ли не с ужасом.

– Да вы что, господин! За это можно всю эту корчму купить!

– Пусть так.

– Да разве ж можно… – замахал руками трактирщик. – Да и худо вам. Лекаря в округе нет, а без него вы все равно долго не протянете…

– Не надо лекаря.

– Ну, как скажете, – озадаченно крякнул хозяин. – Да оставайтесь прямо тут, я вас занавеской закрою. Даже если гости нагрянут, на печку никто не полезет. Может, всё-таки ещё чего?

– У меня мазь есть из барсучьего жира, – поддакнул второй. – От морозных ожогов…

К подобным снадобьям я всегда относился с большим скепсисом, так что отказался. По поводу остального запросил совета у Амы.

– Воды. А ещё лучше – бульона какого-нибудь. Горячего.

– Чего?

– Ну… Похлебки.

– А, это я мигом! Как раз в очаге остатки с утра млеют. Ух, наваристая!

Через пару минут оба, наконец, оставили меня в компании с глиняной миской густого мясного супа, задернув плотную, хоть и местами прожжённую до дыр занавеску. Впрочем, это было даже удобно – через эти небольшие прорехи можно было подглядывать наружу, самому оставаясь незамеченным.

Восстановление шло быстро, хоть и довольно мучительно. Амальгама почему-то не могла полностью убрать болевые ощущения в отмороженных пальцах рук – может, из-за того, что как раз нужно было восстанавливать поврежденные нервные окончания. Ложку я удержать не мог, так что приходилось хлебать из миски через край, зажимая её нижней частью ладоней.

Я как раз понемногу прикончил нехитрое угощение, когда дверь постоялого двора хлопнула, впуская внутрь облако морозного пара. Трактирщик заворчал что-то про то, чтобы не раскрывали настежь. Ответили ему грубо и как-то… невпопад.

На арранском!

Когда дверь, наконец, захлопнулась, я аккуратно заглянул в прореху на занавеске.

Двое. Одеты тепло, но, судя по корке инея на меховых воротниках и на тряпках, которыми замотаны их лица – пробыли снаружи довольно долго. Трактирщик снова попытался что-то спросить у гостей, но нормального диалога не выстраивалось – они говорили на разных языках.

Странно. Даже если это Ныряльщики, то, на моём примере, они должны понимать язык любого Осколка, на который попадают. Таковы правила Лабиринта.

Если только это не те, кто пробрался сюда в обход поляны Эреш…

Нехорошее предчувствие возникло у меня сразу, как они вошли, но теперь крепло с каждой секундой. Особенно когда амальгамные линзы подсветили обоих незваных гостей тревожными алыми отметинами. Да они оба по уши накачаны игнисом!