Дважды не живут - Владимир Тучков

– Да погоди ты, сейчас такое узнаешь про эту перезрелую девушку!

Тем временем Следопыт оголил Люсин бюст.

– Видишь вот эти два шрама? Видишь? Знаешь, что это такое?

– Ну, силикон. Ну, и что такого?

– Это, дорогая, – сказал торжественно Танцор, – не только силикон, но еще и трансвестит.

– Ну и что?! – окончательно взбесилась Стрелка. – Какого хрена вы все это затеяли?! Они, что ли, не люди? Откуда вы два таких дремучих мудака возникли?!

– А знаешь ли ты, дорогая, кем была эта Люся до операции? – театрально воскликнул Танцор. И покрутил на мониторе регулятор яркости, которая была предусмотрительно сведена к нулевой черноте. – Любуйся!

Стрелка подошла к компьютеру, всмотрелась в экран и разразилась своим коронным «Bay!».

– Хорош, нечего сказать, хорош, блин! Как же это тебя, козла, угораздило? – Стрелка говорила и в то же время пыталась побороть в себе сильное желание пустить в ход свои страшные ботинки. Ну, хоть один только разок! Ну, слегка, хотя бы по одному из силиконовых мешков, которые ничего не чувствуют… Однако сдержалась.

– Так, – мрачно сказал Танцор, – суд удаляется на заседание.

И все пошли в кухню.

– Ну, что с ней… Блин, с ним что будем делать? – начал Танцор совещание.

– Как что? – ответил Следопыт. – Допрашивать будем, естественно. Какого хрена ей… блин, ему от Деда надо?

– А оно расскажет? – ехидно спросила Стрелка.

– Так пытать будем!

– А ты можешь?

– Ну, не я, так Танцор, – все с тем же напористым оптимизмом доказывал свою правоту Следопыт.

– Танцор? – спросила Стрелка.

– Вряд ли. Я, что ли, садист?

– Ага! – воскликнула непогрешимая Стрелка. – Значит, я! Возьму, блин, утюг и буду силикон плавить!

– Ладно, – прервал дебаты Танцор, – пригрозим смертью, приставим к башке ствол, и, думаю, заговорит. Но вот только еще один вопросик остается. Что потом? Отпускать его к Весельчаку нельзя. Нельзя раскрываться.

– Замочить, и дело с концом, – с необыкновенной легкостью решил судьбу Люси-Лоха Следопыт.

– Ага, а мочить, значит, буду я. Так? – спросил Танцор серьезно, глядя прямо в глаза Следопыта.

– Ну а кто же? – ответил тот, отведя взгляд. – Ведь ты у нас всегда… Разве не так?

– А ты не хочешь попробовать?

– Так у тебя это уже все отработано. Специализация должна быть.

– А она у меня есть! Есть у меня специализация! – сорвался на крик Танцор. Потом сбавил тон, чтобы в комнате не было слышно. – Я еще не научился расстреливать, не научился добивать раненых. Не могу после побоища вылезать из кустов и вытаскивать кошельки у убитых. Понял? А этот, хоть и скот, конечно, еще тот, но он же сейчас совершенно беспомощный. Нет, не могу. И все тут, на хрен!

– Гляжу я на вас, – после некоторой паузы вмешалась в спор Стрелка, – и удивляюсь. Скудоумие и чванство. И больше ничего. Предельно примитивный подход к действительности. Если враг, значит, мочить. Если сами не можем, то наймем кого-нибудь за полштуки. Так?

– Ну, может быть, – ухватился за подсказку Следопыт.

– А у тебя, насколько мне известно, есть дружок закадычный, мент по фамилии, если не ошибаюсь, Степанов. И у этого самого Степанова есть КПЗ, где человека можно держать сколько угодно долго.

– Да, но на каких основаниях?

– На тех, что мы твоему Степанову нормально заплатим. А для протокола надо засунуть Люсе в лифчик пару доз героинчика. Вот и все. Да, и еще надо, чтобы Степанов оформил ее под какой-то выдуманной фамилией, с другим именем. Чтобы Весельчак не разыскал и не выкупил.

* * *

В начале допроса Люсе-Лоху показали Стечкина. Обратили его внимание на то, что на его стволе был укреплен глушитель. Объяснили, что если после того, как будет освобожден его рот, он начнет орать, то сразу же получит по мозгам рукояткой пистолета. Если будет молчать или хуже того – врать, то получит пулю в лоб.

Было решено обращаться к Люсе-Лоху как к мужчине, а не как к женщине. Хоть это было и не вполне верно, зато позволяло быть жестче и грубее, а иногда даже и материться.

Начал Танцор:

– Нас не интересует, в силу каких обстоятельств ты решил изменить пол. Оставим этот щекотливый для тебя вопрос без внимания. Однако ты должен предельно откровенно рассказать о том, что ты делаешь в Петролеум-банке.

– Хорошо, я расскажу. Но что со мной потом будет? – начал по-деловому, как опытный шпион, Люся-Лох.

– Если ты будешь до конца откровенен, то мы тебе сохраним жизнь.

– Какие гарантии?

– Гарантии? Вот этот самый Стечкин. Если будешь лгать, то у тебя нет никаких шансов. К тому же по «Мегаполису» ты должен знать, что я – человек порядочный, держать слово умею. Это годится?

– Годится, – криво усмехнулся Люся-Лох. – Ну, что тут можно рассказать. Весельчак держит меня разведчицей.

– Разведчиком. А лучше – шпионом, – поправил Следопыт.

– Ладно, изгаляйтесь, ваша взяла. Так вот, я через постель поставляю ему самые разнообразные сведения. Во время трахания почти у каждого язык развязывается. Вот я этим и пользуюсь. Кто же с любимой женщиной сокровенным не поделится?

– Ладно, – сказал Танцор, вытащив из галифе портсигар, достав папиросу «Казбек», залихватски продув ее гильзу, прикурив от спички фабрики «Маяк» и пустив длинную струю душистого дыма в лицо допрашиваемого. – Что тебе надо было от Деда?

И Люся-Лох начал с большой готовностью давать показания. Говорил он торопливо, заискивающе заглядывая в глаза Танцору, стараясь, надеясь, что его искренность будет оплачена самым для него дорогим – сохранением жизни.

Весельчаку стало известно, что у Деда есть самопальная программа. И он захотел ее непременно заполучить. При этом хранящийся у Деда файл необходимо было уничтожить. Люсе-Лоху объяснили, что это за программа, очень приблизительно. При ее запуске якобы происходит определение параметров вычислительной среды, в которой она размещена. А затем запускается механизм раскачки этой среды, создания резонанса. В результате происходят очень сильные разрушения. Насколько сильные – о том Люсе-Лоху не сказали.

Еще было известно лишь то, что текст программы начинается с четырех ремарок:

// Pizdetc vsemu

// All rights reserved

// Ded Corporation

// © Ded

Ни имени файла с программой, ни хотя бы приблизительного его объема, ни где он хранится – на жестком диске или на трехдюймовке, – Весельчак не знал.