Мужчина и женщина в эпоху динозавров - Маргарет Этвуд

На сей раз она ему не рассказала, и это означает только одно: она не хочет, чтобы ее простили. Другими словами, ей теперь все равно, простит он ее или нет. Или, думает он, может, она решила, что у него нет права прощать.

Среда, 16 февраля 1977 года

Элизабет

Элизабет сидит за столиком с черной столешницей в кафе «Фрэн». Напротив нее — Уильям. Перед ней лежит вафля, на которой тает шарик сливочного мороженого, а на мороженом щупальцами расплывается пятно полузастывшего сиропа цвета корицы. Элизабет смотрит, как ползут струйки сиропа, и надеется, что официантка ничего не скажет по поводу несъеденной вафли, когда принесет счет.

Напротив Уильям дожевывает клаб-сэндвич и пьет бочковое пиво. Элизабет вполуха слушает разговор, а точнее, монолог Уильяма на тему «канцерогенные вещества, обнаруженные в копченом мясе в ходе недавнего исследования». Она уже немного расслабилась. Уильям, кажется, не заметил, что они сидят во «Фрэн», а не в каком-нибудь малоизвестном изысканном ресторанчике. Первые два малоизвестных изысканных ресторанчика оказались забиты до отказа, и, если верить Уильяму, других подобных заведений в округе нет. В округе, которую Элизабет теперь знает неважно.

В обычных обстоятельствах она заказала бы столик заранее, но ей важно было, чтобы встреча казалась почти случайной. Так вышло, что она очутилась возле Министерства экологии, когда отправилась за покупками (вранье; она никогда не ходит за покупками в район Янг и Сент-Клэр), и случайно вспомнила про их недавний разговор (тоже вранье). Ей пришло в голову, что просто замечательно было бы заглянуть к Уильяму и побольше узнать о его работе, так что, если у него нет определенных планов на ланч, она будет счастлива, если он составит ей компанию (правда, но не по той причине, которую, наверное, заподозрил Уильям).

Уильяму это польстило даже больше, чем она рассчитывала. Сейчас он раздувается прямо на глазах, распространяясь о преступных тайнах бекона и вырождающихся ветчинах. Она тыкает вилкой в свою вафлю и думает, не пожать ли ему тайком коленку под столом; или еще рано? Она пока не решила, что будет делать дальше. Либо она соблазнит Уильяма, чтобы создать некоторое равновесие во вселенной, — око за око, — либо расскажет ему про Лесю и Ната; а может, и то, и другое.

Она отрезает вилкой кусок вафли, поддевает. Потом опускает обратно на тарелку. Она вспомнила, почему больше не ест вафель.

Месяц май; Элизабет оживает вновь. Две недели назад ее мать умерла окончательно — никто не ожидал, что она так долго протянет, дотлевая на больничной койке. Все это долгое умирание Элизабет просидела рядом, глядя, как прозрачная жидкость из капельницы перетекает в здоровую руку матери, держа мать за кисть здоровой руки, наблюдая за здоровой половиной лица в ожидании хоть какого-нибудь движения, знака. Два дня она не ела и не спала, хотя доктор и тетушка Мюриэл говорили, что мать все равно не придет в сознание, и для нее так лучше, а Элизабет нужно поберечь силы. Шаг за шагом она прошла через похороны, прослушала панихиду и пронаблюдала, как ее мать второй раз вплывает в огонь. Она отдала свою руку на трясение и пожимание друзьям тетушки Мюриэл. Тетушка Мюриэл распланировала похороны до мельчайших деталей, точно важное светское чаепитие. Элизабет не имеет представления, скорбит тетушка Мюриэл или злорадствует; в ней ощущается какой-то удовлетворенный фатализм. Она забрала цветы с похорон и расставила в вазах по дому — не пропадать же добру, — и в доме теперь разит смертью.

Тетушка Мюриэл говорит об этом, не переставая. Элизабет хочет перестать об этом говорить. Она больше не хочет слышать об этом, думать об этом. Никогда больше не хочет думать о своей матери. Через два месяца, даже меньше, она закончит школу и тогда уйдет из дому. Тетушка Мюриэл хочет, чтобы она пошла учиться в Тринити-колледж и жила дома; она говорит, что так будет лучше для Кэролайн, но Элизабет считает, что это хитрость, западня, чтобы удержать ее.

У самой Элизабет нет таких высоких устремлений. Она хочет только одного: бежать. Она пока не знает, каков будет этот побег. Она представляет, как будет планировать свои действия, искать работу по объявлениям «Требуются…» в газете «Стар», искать меблированную комнату, упаковывать вещи; заботиться обо всем заранее. Она также представляет, как ночью выбегает из дому в одной рубашке и навсегда исчезает в овраге. В равной степени возможно и то, и другое.

Ей невыносимо находиться в доме тетушки Мюриэл, среди этих седоватых хризантем, гноящихся гладиолусов. Комната, которую она делит с Кэролайн, оклеена обоями в мелких голубых розочках, их стебли сплетаются, образуя подобие кружевных салфеток — апофеоз девичества в представлении тетушки Мюриэл; мебель выкрашена белым. Кэролайн держит на кровати чехол для пижамы, голубой, искусственного меха, в форме кошки.

Элизабет подцепила этого парня в кафе-аптеке. Она это делает не впервые; но это первый раз со дня смерти матери и первый раз в магазине. Раньше это случалось на улице и у входа в кино. Это запрещено; тетушка Мюриэл пускает ее только на танцевальные вечера в частных школах, танцевать с сыновьями тетиных знакомых. Элизабет не любит ни эти танцы, ни розовощеких коротко стриженных мальчиков, которые там бывают. Ей больше нравятся такие мальчики, как этот. У него прическа «утиный хвост» и красная кожаная куртка с поднятым воротником; черные брови почти срослись, на подбородке царапина — видно, неудачно побрился. Его друг, пониже ростом, вылезает из машины, что-то говорит приятелю и смеется, пока Элизабет забирается на сиденье.

Машина увешана связками пластмассовых игральных костей и пупсиками в юбочках из перьев. Элизабет нравятся такие машины. В них есть опасность, но она знает, что может эту опасность контролировать. Она наслаждается властью, скрытой в ее руках; она знает, что всегда может вовремя остановиться. Ее возбуждает и приятно щекочет эта мысль: она умеет подойти к самому краю и почти прыгнуть. (Тут кроется кое-что еще. В мальчиках, любых мальчиках, любой рот и пара рук, кроется возможность; какое-то качество, о котором она может только догадываться, какая-то надежда.)

Они некоторое время катаются по округе, потом отправляются в кафе «Фрэн» съесть по вафле с мороженым. Еда — неотъемлемая часть действа. Элизабет пожирает свою порцию, как будто никогда раньше мороженого не видела; парень курит, наблюдает за ней, прищурясь. Его зовут Фред или что-то в этом роде, и он ходит в школу на улице Джарвис. Она сказала ему, где живет, и он делает вид, что не поражен. Элизабет точно знает, чего стоит тетушка Мюриэл и весь ее снобизм. Это не мешает ей время от времени хвалиться тетиным положением. Тетя, конечно, чудовище, и Элизабет это чувствует в полной мере, но иногда (последнее время — все чаще) от тети бывает и польза.

Еще некоторое время покатавшись, они останавливаются на тихой улочке. Машину наполняет запах лосьона для бритья «Олд Спайс». Элизабет ждет кожаной руки: вокруг, на, под. Сейчас у нее нет времени на долгую прелюдию, на возню с крючками, на медленное продвижение вдоль грудной клетки; она не хочет выдавать себя порционно. Ее переполняет энергия, она не знает, какая именно: гнев, ярость, протест. Ей нужна какая-то автокатастрофа: время, сжатое в разы. Ярость, удар металла о металл.