Чемпион флота - Георгий Свиридов

— Что это?

— Дымят трубы, — со знанием дела пояснил Григорий, подошедший к окну. — Дым тут особенно вредный, смешан с цементной пылью.

— Смотри выше, на гору!

Над темным хребтом творилось что-то странное. Там появлялись, торопливо выползая из-за перевала, бесконечные стада туманных облаков, словно кто-то подгонял их да еще и подталкивал. Облака спешили перевалить гору, а одолев ее, обвально падали вниз, словно гигантский водопад. Но это был какой-то странный водопад. Не преодолев и четверти горы, облака превращались в белесые космы, которые тут же растворялись, быстро исчезали в воздухе, так тает снег в теплой воде.

Небо стало пасмурным, серо-тусклым, а вода в морском заливе застыла в трепетном ожидании. Из светло-голубой она в мановение ока превратилась в белесую, с каким-то застывшим мертвым свинцовым отблеском. Редкие солнечные лучи, которым удавалось прорваться сквозь густеющую серую пелену, еще больше усиливали странный контраст и ложились на землю мутными розовыми бликами, нагнетая тревогу.

— Борода-а-а! — тревожно выдохнул Григорий. — Борода!

— Какая еще борода?

— Бора показала бороду!

— Что за Боря? — удивился Сагитт.

— Не Боря, а бора! Видите косматые тучи? Которые падают с горы и сами тают, пропадают? Это и есть борода.

— Ну и что?

— Это сигнал. Теперь берегись все живое! Вы еще не знаете, что такое новороссийская буря и как она свирепствует! Сейчас увидите и сами прочувствуете! Как она бесится! Ломает деревья, вырывает их с корнями, срывает крыши с домов, бывало, что и корабли выкидывала на берег… Идет ураган. Дикая силища тутошней природы!

Алексей не раз слышал от моряков рассказы об этой буре-урагане. Всякие страшилки и разные страсти-напасти. Из школьного учебника физической географии он знал, что новороссийская бора — это очень сильный холодный ветер, который дует с материка в море. Ему нет равных на всей земле, если не считать ветры на Далматинском побережье Адриатики. Но в родной Феодосии тоже бури случались, особенно в осеннее время. Так иногда задуют, что с ног человека валят, деревья ломают.

Воспоминание о Феодосии вызвали наплыв грусти. Как там они, мать и дед, сейчас живут под немцами? Да и живы ли? Вестей ждать оттуда не приходится. Одна надежда на то, что в скором времени, если, конечно, ничего особого не случится и планы начальства не переменятся, сам побывает в родных местах…

— Закрывайте плотней окна и двери, а то посры-вает! — командовал Григорий.

Мощный порыв налетел внезапно и гулко ударил в стену дома. Тонко и жалобно зазвенели оконные стекла, выдерживая напор густого воздуха. Резко потемнело, окружающее словно растворилось в серой мгле. Свистя и грохоча, шквалы урагана, словно догоняя друг друга, проносились один за другим.

Алексей видел в окно, как порывы ветра с легкостью ломали молодые деревья, а те, что не покорялись, ураган с корнями выворачивал из земли. Устоявшие гнулись и яростно свистели оголенными ветвями. Мимо окна проносились разные предметы, большие и малые. Сорванная железная крыша, словно огромная птица, грохоча и вздрагивая, взметнулась вверх к небу, развернулась, на мгновение застыла, а потом словно невидимые гигантские руки еще выше приподняли ее и со всего маху, с ожесточением швырнули в свинцовые волны залива.

— Ну, дает буря! — глухо произнес Семен. — Носа не высунешь.

— Шайтан разбесился! — Сагитт накинул на плечи форменку. — Баня пропадает.

Временами грозный рев бури затихал, спадал и переходил в глухое протяжное мычание, которое вновь превращалось в угрожающее завывание. А по крыше, казалось, кто-то топает ногами и оттуда идет неприятный дробный грохот.

— Наш Новороссийский порт самый глубокий и самый лучший в Черном море, но этот ураган все портит, — задумчиво сказал Артавкин. — Никто не знает, когда он налетит. Бора зарождается внезапно, словно взрыв. Так мы тут и живем, ожидая каждый день, каждый час предательского удара этой самой несознательной бури.

— Радости мало от такой житухи, — сказал Семен Юрченко.

— Баня пропадает, — повторил Сагитт.

— Надо переждать чуток, — возразил Григорий.

Наружные двери распахнулись и с шумом захлопнулись. Это пришел старый матрос, которого все уважительно называли Боцман. Вместе с ним в помещение ворвался поток холодного, насыщенного пылью и сыростью воздуха.

— В чем задержка, соколики? Бора разгулялась и выстужает баню, а мы топку загасили. Чтоб, значить, никакого аврала не случилося.

Боцман не по годам крепок телом, невысок ростом, в черном бушлате, зимней черной шапке, которая надвинута почти до бровей, седая и густая шкиперская борода светлым овалом вокруг лица.

— Мы уже топаем! — за всех сказал Сагитт и, застегивая форменку, первым направился к выходу.

Баня в конце двора базы. Приткнулась боком к небольшой горке. Но пройти к ней каких-то полсотни шагов оказалось не так-то просто. Алексей сразу, едва они вышли из помещения, почувствовал разницу между ветрами в Феодосии и бурей в Новороссийске. Густой поток ветра швырнул в лицо смесь из песка, пыли, дождевых капель, пожухлых листьев и еще невесть чего, да с такой напористой силой, словно сама природа остервенела и торжествует в своей безнаказанности.

Преодолеть этот напор было непросто. Казалось, что не упругий напор воздуха, а чьи-то сильные ладони уперлись в грудь и не дают ни вздохнуть, ни сделать шаг вперед. Громов невольно вспомнил школьные годы, когда на переменке они «петушились». Подпрыгивая на одной ноге, толкались плечом в плечо, старались столкнуть друг друга с места. Только тут напор «соперника» был намного сильнее, и он, зверски завывая, яростно наскакивал и норовил не задержать, а грубо столкнуть, свалить на землю.

— Леха, не отставай!

А в бане, едва Алексей переступил порог и захлопнул за собой дверь, в лицо ему пахнула приятная сладостная теплота.

— Как здорово тут!

— Раздеваемся по-быстрому и в парную! Пока на камнях еще жар держится! — распоряжался любитель попариться Григорий.

— И мыться тоже по-быстрому, — в тон ему добавил Семен, — а то в столовке еда остывает!

Баня небольшая, домашняя. Раздевалка, в которой две деревянные скамейки да топка печки, и сама парилка. В ней находился железный котел с горячей водой, каменка с морскими окатанными голышами, пышущими жаром, бочка с холодной водой и просторная, от стены до стены, широкая деревянная скамья, на которой громоздились алюминиевые тазы. В одном из них лежали веники с длинными листьями, распространявшие приятный запах лета.

— Гриша, поддай парку!

В тусклом свете подвешенного под потолком «морского фонаря», в клубах пара, масляно лоснились обнаженные тела моряков, мелькали зеленые метелки веников.

Алексей с наслаждением отхлестал себя веником. Потом мягко помассировал рубцы ран, промял пальцами мышцы. То были радостные минуты очищения тела и обретения возрождающейся силы духа.