Всегда кто-то платит - Маша Трауб

Почему я ее вообще позвала на похороны? Мне думалось, что смерть человека, пусть даже не близкого, но хорошо знакомого, что-то откроет в ее душе. Заставит по-другому посмотреть на жизнь, на меня, в конце концов. Что она не останется такой равнодушной, какой была всегда. Все-таки сильные эмоции должны были на нее подействовать. Но ничего этого не случилось.

Я даже не могла поделиться с дочерью своей болью. Ведь Аня наверняка думала, что я являюсь вольной или невольной виновницей смерти ее отца. Она меня обвиняла, я это чувствовала. И на поминках я хотела объяснить ей, что любила ее отца. Он был мне дорог. Были моменты, особенно ночью, когда я чувствовала себя виноватой. Мне казалось, что я… да, приблизила его смерть. Невольно. Тогда я вообще не понимала, что делаю. Как же мне хотелось объяснить это Ане. И, конечно, Светлане. Я даже думала, что, если бы Толяша не ушел от нее, он бы прожил дольше. Она его хорошо знала, понимала, чувствовала. И заметила бы его… отклонения.

Откуда у меня была такая уверенность? Ведь я и предположить не могла, что человек, который младше меня, на много лет младше, может уйти раньше. Может заболеть и умереть вот так, неожиданно. Потом, я думала о том, что не заслуживала такого. Почему мне достались эти испытания? Я же была с ним в последние дни. Я каждый день видела, как он становится другим человеком. И он не был настолько мне близким, чтобы… чтобы я могла о нем достойно заботиться. Я не смогла себя пересилить. Не нашла в себе… желания. Кому я могла рассказать об этом? Признаться. Что не могла заставить себя его мыть, убирать за ним, стирать. Мне каждый день доставлял боль. Да, я мечтала о том, чтобы это скоро закончилось. Но я бы никогда, ни за что не смогла бы… то, что думает про меня Аня – это не так. Как же я хотела ей об этом сказать.

Я ждала звонка от Ани. Каждый день ждала. Но она так и не позвонила. Ни на девять дней, ни на сорок. Ксения тоже не звонила. Я осталась одна. Не знала, что и думать. А что думать? Я опять стала для Ани посторонней женщиной, с которой ее уже ничего не связывает. Наверное, они собирались семьей и поминали Толяшу. Это нормально. Я убеждала себя в том, что это нормально. Она не хочет поминать отца вместе со мной. У нее есть мать. И я принесла ее матери столько огорчения. Ксения пропала. Я ей позвонила и попросила приехать. Кажется, на сорок дней. Но у меня все сместилось. Я не знала, как правильно считать – от дней похорон или ото дня смерти. Не знала, как нужно устраивать поминки. Я ничего не знала. И, конечно, понимала, что не могу ждать от дочери слишком многого – приехать, побыть со мной. Я не знала, что положено, а что не положено делать. Эльвира сказала, что вещи покойного надо непременно отдать. Я собрала все в большой пакет и отдала ей. Она сказала, что отнесет их в церковь. Но каждый день я натыкалась на вещи – зимнюю куртку, которую убрала подальше в шкаф, носки, которые оказались в моем ящике. Толяша меня не отпускал. Все время о себе напоминал.

– Ты когда придешь за мной? – спросил он, когда я уходила. Это было еще в больнице. Он подошел ко мне, сел на пол и обхватил мои колени руками. Я не могла пошевелиться.

– Завтра? Ты придешь завтра?

– Нет, завтра я не могу.

– А когда?

– Через неделю. Я приду через неделю.

– Завтра?

– Да, завтра.

Я заплакала. Толя был маленьким мальчиком, которого мама оставляет на пятидневку в детском саду. И он не знает, что такое через неделю. Он знает, что такое завтра.

– Я подойду к окну, ты мне помашешь? – спросил он.

– Помашешь. Конечно, помашу.

– Только повернись обязательно! Я тебе помашу! – Он стоял на коленях, обнимал меня. Я старалась не встречаться с ним взглядом. Не хотела, чтобы он видел, что я плачу.

Я вышла на улицу и обернулась. Но Толя уже про меня забыл. Не про меня, про маму, за которую он меня принял.

Аня спросила про его сестру. Я с ней была знакома. Ее звали Юлия. Она была старше, не помню точно, на сколько лет – может, на пять, шесть. Она была на нашей свадьбе – мрачная необщительная женщина, как мне тогда показалось. А потом Толя прервал с ней связь. Они и до этого не были особенно близки, хотя меня это удивляло – все-таки родные брат и сестра. Должна быть связь. Один-единственный раз она приезжала к нам, уже после переезда. Переночевала и уехала. Толя был на смене, мы впервые поговорили по душам, и я многое узнала о собственном муже. Удивилась? Нет. Все было очень на него похоже.

Юлия осталась жить в поселке, в родительском доме. После смерти матери дом переходил ей и Толе в равных долях. Юля вышла замуж и думала, что проживет с мужем долго и счастливо. Толя попросил ее переписать дом на него – он будет его сдавать или продавать. Обещал Юле половину дохода. Конечно, она подписала бумаги. Толя дом продал, но деньги сестре так и не отдал. Она не просила. С мужем она развелась, но они так и жили в одной квартире. Другого жилья не было ни у нее, ни у него.

Юля приезжала к нам уже больная. Ей нужно было пройти обследование в Москве. На все требовались деньги. Юля позвонила брату – напомнила про проданный дом и попросила… нет, не отдать ее половину, а просто помочь. Толя ей отказал. Сказал, что без толку лечиться. Деньги на ветер. Но она все равно приехала. Хотела с ним встретиться, поговорить лично. Но он взял смену. Я же ничего не могла поделать.

Юля умерла от опухоли мозга. С братом она больше никогда не разговаривала. Умирала она в Казахстане.

Когда у Толи обнаружился тот же диагноз, я не была удивлена. Юля сказала, что их мать тоже скончалась от рака, в том же возрасте. И была уверена, что это – наследственность. И что дети и внуки Толи должны об этом знать. Я тогда чуть ли не кричала на Юлю – при чем тут дети и внуки? Она была спокойна. Говорила мне, что я просто должна быть готова, если что. А потом, когда Толя ездил в Казахстан – получилось, что за несколько дней до смерти сестры, она его прокляла. Это уже он мне рассказывал. Пожелала ему умереть той же смертью.

Теперь я думаю, может, она его прокляла за тот дом, за то, что в помощи отказал? Люди говорят, что те, кто уже одной ногой покойник, – могут проклясть одним словом. Юля брата так и не простила, да и вряд ли Толя попросил у нее прощения. Он тогда еще сказал, что удачно получилось – два раза не надо летать. Вроде как и сестру в живых застал, и похороны организовал. Иногда я думаю, что права была Юлия, что прокляла его. Не было в Толе ни доброты, ни порядочности. Не заложено. Может, он и не виноват в этом. Есть ведь от природы добрые люди, а есть злые, и ничего с этим нельзя поделать. Есть бессребреники, которые сразу на помощь кидаются и последнюю копейку отдать готовы, а есть равнодушные. Разве они в этом виноваты?

Моя Аня в отца пошла. Ей было все равно, даже не совестно – она спокойно обирала дочь Елены. А та платила – значит, тоже в характере что-то было. Может, это как наследственность? Как генетические заболевания? Я не знаю, какая я. Мне иногда становилось очень жаль и Толю, и его Елену, и Ксению. А потом как подумаю – зачем их жалеть? И больше не жалко. Мне себя было жалко. Я вдруг проснулась утром и поняла, что не знаю, на что жить дальше. Работы у меня нет, образования нет. Пока Толя был жив – он мне денег подбрасывал, даже после развода, через Аню передавал. А сейчас? У Ани своих два рта, Коля с копейки на копейку перебивается. И что мне делать? Уборщицей в магазин идти? Мне-то как жить? На что? Аня говорила, что возьмет у Ксении деньги на поминки. Устраивать не будем и деньги сэкономим. На какое-то время хватит. Но Ксения вроде бы отказала.