Лоханка - Сергей Калашников

Сели мы на поезд и поехали. На заводе нас приняли не то, чтобы с распростёртыми объятиями, но взашей не прогнали и даже разговор завязался по делу. Как я понял — болезненность вызвало непринятие на вооружение плавающего танка москвичей, которого наша мотка крыла, как бык овцу. Ну да слово за слово — и процесс пошёл. На стол легли чертежи, появились логарифмические линейки а, чуть погодя, гляжу — ребята нашу пушечку приделывают к своему танку прямо у нас на глазах.

Я, было возмущаться, а Федотов и говорит:

— Остынь, Ваня! У них сварка бронекорпусов освоена, а мы только корабельное железо способны гнуть да клепать — под их тип производства твоя задумка заточена.

Спустил я пар и задумался — а ведь верно. Почему у меня всё плавает? Потому, что такова уж культура на нашем заводе. Судоремонтная. И я невольно под общее настроение придерживаюсь этой традиции. Тут же тебе всё на другой манер — чисто сухопутный. И начали мы скрещивать ужа с ежом. От наших машин на новую конструкцию сразу ушли катки, планировка боевого отделения и приборы наблюдения от МОТки. Особенно — водительский панорамный перископ. А перископ башнёра они попросили на свой танк — да не жалко, мы их производство с таким трудом налаживали, что даже рады делать на сторону. Зато трансмиссия — чисто ихняя, но система управления опять наша…

Потом они попросили нашу трансмиссию на свой танк… и так можно про каждый узел рассказывать. Когда уже всё слиплось, вычертилось и обсчиталось — пошло изготовление опытного образца самоходки. А я смотрю — на кульманах и танк ихний стал менять очертания. Двигатель уехал вперёд, башня назад, сам он как бы присел, сделавшись ниже и в корме появилась дверца, а люки сверху исчезли. Нахватались, понимаешь, от нас с Федотовым. Короче, понимая свою причастность к свершившемуся, я отдал для ихнего образца второй движок на двести пятьдесят лошадок, а то они тоже ограничивали себя стодвадцатипятисильным. Не нравилось мне в их танке только то, что при экипаже из двух человек, башнёр не только наводил и заряжал, но и танком командовал. Про сорока же пятимиллиметровые самозарядные орудия я отродясь ничего не слыхивал.

Но мы же в Горьком! И я мчусь к Грабину.

— Проводились работы по созданию автоматических зениток таких калибров, — обрадовался мне Василий Гаврилович. — Только подобная пушка в танк никак не влезет. Великовата, что вперёд, что назад. Да и прекращены работы по ним, но документы я запрошу. Только там, как сейчас помню, низкая живучесть стволов. И моряки из-за пороха возмущались.

— Так мы по суше собираемся ездить, — отвечаю. — И не желаем палить очередями. Танк и одиночными выстрелами может своё дело сделать. Мне бы только освободить наводчика от заряжания орудия.

— Примерные габариты я обозначить, конечно могу, но конкретно установочные и присоединительные размеры надо узнавать на заводе имени Калинина.

Поехали мы в Подмосковье, где делают зенитные пушки, и выяснили, что кроме морского варианта сорокапятимиллиметровой зенитки готовился ещё и сухопутный, для перевозки на четырёхколёсной платформе. Я не с Федотовым был, а с конструктором, занимавшимся башней. Долго мы ходили вокруг этой долговязины, прикидывая и так и этак — ни в какую она у нас не вписывалась в нужные габариты, хотя мы не сдавались, занимаясь прорисовками и прикидками на разные лады. Главный конструктор заводского КБ, тоже моих лет товарищ, присоветовал нам взять тридцатисемимиллиметровку, которая, на наш взгляд не слишком выигрывала в габаритах, зато для неё не оказалось бронебойного снаряда. То есть не подходила она нам ни в какую.

Я уже совсем было отчаялся, как вдруг решение сложилось — впихивалась пушка, если «удалить» из башни башнёра — и компоновочные решения МОТки снова всплыли из памяти. Благо, прицелы для зениток позволяли решить задачу наведения, а установленный на крышу башни перископ решал вопросы обзора.

Потом выяснилось, что пушка нужного нам калибра может и не быть принята на производство, потому что вместо неё планируется выпускать всё ту же тридцатисемимиллиметровку, но в настоящий момент заказ может быть принят и выполнен. Забодали они меня своей неопределённостью. Возвращались мы с товарищем с распухшими от сомнений головами, зато с согласованной спецификацией. Уже в Горьком, когда всё прорисовали, стали заново проектировать башню, отчего танк снова «присел». Вернее, втянул в плечи голову, потому что корпус и без того вышел ниже некуда — мехвод у нас полулежал.

Когда же наш многострадальный без счёту раз перерисованный танк наконец сделали и опробовали в деле — получилось нечто быстрое, хорошо бронированное и пробивающее из своей длинностволки пять сантиметров брони обычной болванкой. Собственно, виноваты в этом мощный двигатель и могучая пушка, но и я ведь тоже похлопотал для того, чтобы эти предметы встретились там, где нашлись люди, сумевшие их удачно соединить.

Разумеется, стрелять по самолётам наше детище не могло — в низком корпусе некуда было опустить казённик — не задирался ствол больше двадцати с небольшим градусов.

Ну а самоходка, из-за которой мы приезжали, получилась быстро и без особого напряжения. Компоновочно, считай, наш вариант, только лучше бронированный и немного быстроходней. Эти машины были настолько сходно скомпонованы, что оторопь брала — носовая часть вообще один к одному, вся разница во второй половине. И вышли они, на мой вкус, заметно перетяжелёнными — почти по двадцать тонн. А что вы хотели — броня не пушинка.

На этом мой заряд неудовлетворённости иссяк, и я засобирался домой, чтобы зажить мирной жизнью. Бывает, знаете ли такое чувство, когда сделал всё, что мог. Тогда на душе становится спокойно и благостно, как я люблю.

* * *

Спокойно вернуться мне не позволили собственные мысли. С одной стороны я знаю, сколь непросто даётся Таубину производство его гранатомётов и боеприпасов к ним — нет массового потребления, нет и поточных методов производства. Та «линия», которую я ему построил, заметно помогает с гранатами, но всё равно остаётся кустарной. К тому же, она не отливает себе корпусов. И другие механические детали обходятся не запросто. В результате автоматические гранатомёты совершенно не привлекательны по цене, отчего делают их мало — так и замыкается печальный круг, определяющий судьбу довольно удобного для МОТок оружия, отчего и сами МОТки стоят дорого — мало их берут, даже для конвойных частей.

А вот тут память моя вдруг подсказала сравнить два размера: тридцать семь и сорок миллиметров. Всего-то ничего разница. Но, если принимают на вооружение скорострельную зенитку, то снарядов для неё будут выпускать много. Достаточно проигнорировать гильзу унитарного патрона, разместить вышибной заряд в том углублении, где расположен трассер — и дело в шляпе. Да и стволы… грубо говоря, из одной зенитки выпиливаются несколько гранатомётов. Как воспламенить метательный заряд? Так ведь миномётчики как-то делают это в своих миномётах, обходясь без гильз, в донышко которых вделан капсюль!

В раздумьях направился я к Грабину: он-то старый тёртый артиллерист и в подобных конструкциях много чего понимает, я же отдаю себе отчёт — мои замыслы могут быть чистым пшиком. Если не кривить душой — ни одна из моих затей не обошлась без участия инженеров этого времени, которые, собственно и создали реальные конструкции, пригодные и для использования, и для производства.