Правило русского спецназа - Андрей Николаев

— Здравствуйте, господа. Я бы хотел сначала осмотреть э-э… место…

— Там нечего осматривать, — буркнул Данченко, — ты что, специалист по отпечаткам или по психам?

— Налево вторая дверь, — сказал Леонидов. — Смотреть, действительно, не на что, но для общего развития взгляните.

— Будете знать, что вас ожидает, — небрежно добавил Лиховцев.

— Нас всех, — поправил его Леонидов, а Данченко только раздраженно махнул рукой.

В спальне из-за установленной медицинской аппаратуры было не развернуться, но Бергер все-таки протиснулся к профессору Синявскому, директору военно-медицинской академии. Профессор был специалистом по нервно-психическим расстройствам, однако ничего внятно объяснить не смог. На первый взгляд налицо был кататонический синдром, но чем он мог быть вызван… профессор пожал плечами. Ничего конкретного до полного обследования пациента он сказать не мог.

В спальне сильно пахло потом и фекалиями. Профессор, заметив, что Бергер поморщился, пустился в пространные объяснения, из которых было понятно только, что генерал вернулся в состояние грудного младенца. Это было понятно и непрофессионалу — лежавший на постели Амбарцумян издавал бессмысленные звуки, хаотично двигая руками и ногами. Зрелище было жалкое — Бергер знал генерала как отличного контрразведчика, и видеть его в таком положении было неприятно.

Вернувшись в кабинет, Бергер вопросительно посмотрел на Леонидова. «Царь», присев на край тола, ввел его в курс дела.

Тревогу подняла дочь генерала, явившаяся к отцу с еженедельным визитом — она с мужем жила в пригороде Нового Петербурга. Позвонив у парадной двери и не получив ответа, она открыла дверь своим ключом. Первое, что она увидела в холле, был повесившийся на люстре охранник. Второй секьюрити лежал с простреленной головой возле камина. В руке у него был зажат «соболь» — стандартное оружие сотрудников третьего отдела, обеспечивающего охрану генералитета, членов правительства и государя императора. Сомневаться в самоубийстве не приходилось — никаких следов борьбы в холле не было. Генерала дочь нашла в спальне. Амбарцумян лежал одетый на застеленной кровати, бессмысленно пялясь в потолок и пуская пузыри изо рта. Он не узнал ни дочь, ни зятя — полковника конных гренадеров. Дочь, решив, что у отца сердечный приступ, хотела вызвать домашнего врача, благо тот жил неподалеку, однако полковник рассудил иначе. Первым он известил адъютанта генерала, который и сообщил о печальном событии в ведомства Леонидова, Лиховцева и Данченко.

— Вот, собственно, что мы знаем, — закончил Леонидов.

— Хочу добавить, что мы пришли к единому мнению: имела место попытка извлечь из нашего коллеги сведения, которыми он располагал, — Лиховцев отставил руку, рассматривая холеные пальцы. — Да, которыми он располагал. Основной вопрос звучит так: что именно пытались у него узнать? Это могли быть и наши «заклятые друзья» по мировому сообществу, могли быть какие-либо заговорщики, готовящие государственный переворот… да, Василий Тарасович, я понимаю, что это маловероятно, — сказал Лиховцев, заметив, что Данченко хочет его прервать, — но я разбираю все версии. Наконец — самая неприятная: генерала пытались допросить в связи с информацией, обладателями которой мы с вами, господа, стали совсем недавно. Я понятно выразил свою мысль?

— Более чем. — Данченко расстегнул воротник и тяжело вздохнул: — Что докладывать государю будем?

Бергер заметил, как Леонидов поморщился. Манера генерала-лейтенанта думать сперва о том, как встретят его доклад наверху, была общеизвестна и вызывала однозначно-негативное отношение и в разведке флота и в СБИ.

— Может, это все-таки болезнь? — с надеждой спросил Данченко.

— Это — несбыточная мечта, — вяло усмехнулся Лиховцев.

— Да, нейтрализация охраны эту версию исключает полностью, — согласился Леонидов, — что скажете, Константин Карлович?

— Я бы хотел поговорить со следователем.

— Все, что они раскопали, нам уже известно. Спрашивайте.

— Следы?

— Вокруг дома, естественно, следов не обнаружено. Собаки тоже оказались бесполезны. Самое интересное, что и в доме — ничего. Ни следа обуви, ни отпечатка пальца. Впечатление такое, что здесь побывал какой-то падший ангел: прилетел, сделал свое дело и тем же путем исчез. Охрана в количестве трех человек покончила жизнь самоубийством. О двух вы знаете, третий повесился в ванной напротив спальни генерала.

— Наведенное излучение могло способствовать…

— Нет. Дом экранирован полностью.

— Камеры наблюдения?

— Здесь кое-что есть, но не уверен, что это нам поможет. Запись стерта.

— Как это? — удивился Бергер. — Ведь запись дублируется на геостационарный спутник.

— Все верно, Константин Карлович, — Лиховцев поднялся с дивана и, потянувшись, подошел к книжным полкам, — запись дублируется на саттелит. Вот именно там она и стерта. Интересно, правда?

Лиховцев присмотрелся к корешкам книг, взялся за одну, выдвинул наполовину, и часть полки откинулась, открывая небольшой бар.

— Коньяк, господа? Армянский, между прочим.

— Мы не на пьянку собрались, Григорий Данилович, — веско заявил Данченко, — а впрочем, налейте. Голова совершенно не варит.

Лиховцев взял за ножки четыре бокала, в другую руку бутылку, расставил бокалы на столе и откупорил коньяк. Бергер дождался, пока все разберут бокалы, и взял свой. Коньяк был превосходен даже по сравнению с тем, что имелся у него дома.

— Каким образом стерта запись на саттелите? — продолжил он расспросы.

— Прошел закодированный сигнал, включающий аварийную систему уничтожения. Есть там такая на случай тревоги. Сигнал подается отсюда, с аппаратуры записи, которая расположена в подвале. Фиксация событий после этого прекращается.

— Сигнал подается автоматически?

— А вы молодец, Бергер, — Лиховцев улыбнулся уголками губ. — Если вдруг Анатолий Остапович вас уволит — гарантирую двойной оклад в моей конторе. Сигнал может подаваться автоматически, но был подан одним из охранников.

— Какое это имеет значение? — раздраженно спросил Данченко.

— Это значит, что сигнал был подан до того, как генерала обработали, — терпеливо пояснил ему Леонидов. — Не надейся, Григорий, Бергера я не уволю.

— Жаль, — Лиховцев поводил тонким острым носом над бокалом. — Что еще вы бы хотели узнать?

— Какого типа запись велась здесь, в доме?

— Насколько я знаю подобные системы — запись велась в трех разновидностях: аналоговая на полимерную ленту, цифровая на кремниевый носитель и молекулярная на кристалл памяти. Какая вас интересует — все в одинаково девственном состоянии.

— Анатолий Остапович, — Бергер повернулся к Леонидову, — кристаллы памяти моделируются в одной лаборатории. Стандарт меняется ежедневно. Если узнать, когда был изготовлен кристалл, то можно будет попытаться восстановить молекулярную решетку по стандарту. Полностью запись прочитать не удастся, но кое-что…