Песня орла - Мэрилайл Роджерс

Челюсти принца сжались; он почувствовал себя куда хуже, чем нашкодивший мальчишка, застигнутый строгой матерью.

– А теперь, так как рана все-таки дает о себе знать и утром мне предстоят многие дела, я, с твоего позволения, удаляюсь, ибо нуждаюсь в отдыхе. – И, не глядя ни на Линет, ни на сестру, Райс отправился наверх.

Обе женщины провожали его взглядами до тех пор, пока высокая мощная фигура не скрылась в полумраке верхнего этажа, и, как только раздался лязгающий звук железной щеколды, Линет без сил снова опустилась на скамейку. Грания же села на лавку напротив и долгим взглядом посмотрела на девушку, чье спокойное мужество, зрелость мыслей и уменье достойно встречать все вызовы изменчивой жизни она давно уже по достоинству оценила. Еще до отъезда Линет Грания поняла, что обвинять девушку за грехи отца несправедливо и глупо, и теперь она должна была просто постараться объяснить девочке всю ситуацию без гнева и ненужных упреков.

– Мы с Райсом ведь наполовину уэльсцы, – осторожно начала она, глядя прямо в лицо юной норманнке.

Та кивнула, слегка изогнув бровь, – какой смысл сейчас Грании повторять всем известный факт?

– Таким образом, – Грания поняла недоумение девушки, но решила довести до конца свое объяснение, которое, может быть, убережет от печальных последствий и невинность норманнской леди, и будущность брата, – любой ребенок, которого он сможет подарить тебе, будет уэльсцем лишь на четверть, и, если это будет сын, то кимерский народ никогда не признает наследником и принцем того, у кого в жилах так мало настоящей местной крови. Как относится к тебе Райс, каковы твои чувства к нему – неважно, ясно одно: никакой честный союз меж вами по этой одной-единственной причине невозможен.

Линет смертельно побледнела, но гордо подняла вверх узкий подбородок – зачем еще один барьер, когда Райс и так уже все объяснил ей! Но не успела она сказать этого вслух, как Грания продолжила свою безжалостную речь:

– На самом деле я говорю тебе все это лишь затем, чтобы предупредить, какую цену вы оба должны будете заплатить за свои игры. Останешься ты с Райсом или нет – меня это не касается, тем более что я сама уже сделала свой печальный выбор. – Грания всеми силами стремилась утешить девушку, но, увы, она сама слишком хорошо знала, что лекарства от сумасшествия любви в этом мире не существует.

– Благодарю тебя за предупреждение о том, что может выйти из моей любви к твоему брату. Да, любви, теперь глупо это отрицать. – В черных глазах Грании Линет прочла участие и понимание и тихонько улыбнулась, не раздвигая губ. – Но поскольку любовь моя безответна и лучшую часть этой ночи, как и многих других, твой брат провел в объяснениях, почему никакие узы меж нами невозможны, то беспокойство твое напрасно.

Глаза Грании снова недоверчиво вспыхнули. Неужели эта малышка настолько ослеплена своими собственными порывами и чувствами, что не видит страсти брата, страсти, далеко превосходящей то простое физическое желание, с каким столкнулась Грания, без стука ворвавшись в ночной дом? О, уж она-то прекрасно заметила и ласку взгляда, и тепло улыбки, и исчезнувший куда-то его цинизм! Впрочем, для Линет это лучше – зачем ей знать о подлинных чувствах Уэльского принца, зачем мучить себя невозможностью такого близкого, но недосягаемого счастья! Грания стиснула отчего-то похолодевшие пальцы.

– Увы, мы обе позволили себе чувства более глубокие, чем то разрешено нам судьбой.

Карие глаза поглядели в черные с полным пониманием.

– Что ж, значит, наш удел – любовь недосягаемая, а что касается меня, то я принимаю предложение принца Райса – и удаляюсь в аббатство Святой Анны, чтобы разделить с бедными сестрами их горести и труды.

Можно было подумать, что гнев графа Годфри не имеет предела, когда он обнаружил исчезновение часового на ответственном посту или когда яростно проклинал бросивших его в битве соратников, – но нет! Сегодняшним утром лицо его было настолько ледяным и неподвижным, что каждый мог понять, какие пучины ярости и ненависти таятся под этой застывшей маской.

Граф резко встал из-за высокого стола, оставив еду нетронутой. За ним немедленно поднялись и обеспокоенные воины, с тоской и жадностью поглядывающие на недоеденные яства.

Итак, отсутствие дочери на грязном судилище объяснялось вовсе не ее целомудренностью, а тем, что ее просто не было в замке! Светло-карие глаза метали громы и молнии, угрожая смести с дороги любого, кто осмелится на ней показаться, когда граф в сопровождении Озрика и Марка как загнанный зверь вышагивал по мрачному замковому двору, полному воинов.

Марк упорно глядел на отца, стараясь всеми силами привлечь его внимание. Юноше давно уже было ясно – несмотря на то что отец яростно отвергал даже намеки на это, – что именно Линет, ускользнувшая из замка по крайней мере день назад, выдала Райсу цель и военные планы графа. Иначе каким же образом принц успел приготовиться и ожидать их в полном вооружении? Ибо, кроме их троих, только Линет знала о готовящейся ловушке.

Итак, граф негодовал, Марк предавался печальным размышлениям, а Озрик тем временем прятал от всех свою довольную улыбку и глаза, сияющие жестоким злорадством. Сперва юный наследник, сам того не желая, уколол отца речами о чести и клятвах, а теперь и дочь, разочарованная неправильными действиями, упорхнула из Рэдвелла, чтобы предупредить жертву! Озрик чувствовал, что и сам бы не мог придумать наказания лучше, и с удовольствием наблюдал за душевными муками графа.

Двор постепенно наполнялся лошадьми и всадниками, которые сноровисто затягивали подпруги, поправляли седла и уздечки. В этой суете Озрик незаметно приблизился к Марку.

– Эй, племянник! – Голос был тих и не привлек ничьего внимания. – Известно ли тебе, зачем тебя позвали домой? – Вопрос Озрика был даже не вопросом, а утверждением, однако пушистая бровь, поднявшись, застыла, как бы требуя ответа.

Марк молчал и не двигался, что взбесило нетерпеливого сакса. Что колеблется этот щенок, когда с десяти лет, после того как граф бросил Морвену, мальчику постоянно внушали, что отец ограбил его, лишив положения, которого он по праву заслуживал, и что украденное должно быть возвращено любыми путями.

Наконец Марк осторожно кивнул.

– Отлично, тогда… – Озрику вдруг стало не по себе от молчаливого и невыразительного ответа племянника, и, чтобы избавиться от этого чувства, сакс заговорил очень громко. – День возмездия настал.

Будь же готов исполнить все, что от тебя потребуется!

Но приказ этот был встречен молодым человеком ледяным молчанием.

– Лишили нас земель быстро, но теперь вернем мы их еще быстрее – да и побольше вернем! – кривляясь, продолжал Озрик, вынуждая Марка признать, что и тот прекрасно понимает, о чем идет речь. – Никто и не заметит, если ты вернешься и соблазнишь нашу жертву участием в поисках.

Марк через плечо бросил взгляд на опечаленного наследника, оставленного в замке и затесавшегося теперь в толпу женской прислуги. Холодные серебристые глаза как-то странно вспыхнули, и Марк, все так же не говоря ни слова, отправился выполнять поручение, или, скорее, приказание, сакса.