Пангея приветствует тебя - Оливия Штерн

— Если мужчина и женщина желают быть вместе до самой смерти и после, они приходят в храм. Ну и… — невесть откуда взявшаяся стеснительность не дала договорить. Все-таки о некоторых вещах женщина не должна слышать от мужчин, особенно если женщина — не шлюха из дома удовольствий, а мужчина — все-таки кровный брат Императора.

Лисса приоткрыла глаза и внимательно посмотрела на него.

— … и при этом каждый из них говорит «беру ее в жены» или «беру его в мужья» до конца этого мира, и пусть союз этот скрепят Двенадцать полночных духов, тех, на ком держится земная твердь.

— Нелогично, — пробормотала женщина, вновь закрывая глаза, — почему храм? Если на этих ваших двенадцати держится вся земная твердь, то, по идее, им должно быть безразлично, где произнесены нужные слова. В храме ли, под кустом ли… И все? Больше ничего, кроме слов?

— Э-э, — Уннар не нашелся, что ответить. Наверное, надо было сказать, что — нет, не все, что обряд включает еще и страстное обладание друг другом в сладковатом дурмане благовоний, но почему-то под пристальным взглядом светлых глаз Лиссы он смешался и умолк.

— Ну, если так, то я не вижу причин к тому, чтобы не наверстать упущенное, — решительно произнесла Лисса.

Это уже было чересчур даже для бабы-визара.

— Не нужно так шутить, — Уннар подпустил в голос холода, — я и без того буду наказан. А ты не понимаешь наших обычаев, и, верно, не понимаешь, что после этого обряда мужчина не может обладать никем, кроме той женщины. И наоборот, женщина будет принадлежать только тому мужчине. Если они нарушат запрет, то их потомки будут прокляты до десятого колена, и все примут мучительную смерть.

— Но ты себя считаешь проклятым потому, что обманул, сослался на ваших двенадцать без ритуала, так? То есть обманул не столько Зиму, сколько духов?

На этом месте Уннару совершенно расхотелось говорить, он повернулся к Лиссе спиной и закрыл глаза.

…Проснулся он на закате с тяжелой головой. Открыл глаза — и ощутил прилив паники из-за того, что провалился в сон, не положив рядом оружия. Но все было спокойно: снаружи доносились привычные звуки вечернего города, дверь, ведущая из комнаты, по-прежнему была закрыта на засов. Он повернулся на другой бок — как там Лисса? — и встретился с ней взглядом. Невыразимо короткий миг совершенное лицо Лиссы выражало растерянность, а потом — Уннар даже не успел отпрянуть — она осторожно коснулась подушечками пальцев его щеки.

В следующее мгновение он скатился на пол, не зная, что и думать. Вслед неслось ехидное:

— Куда?.. А как же ритуал?

— Ты не в себе? — рявкнул он с пола, — не гневи духов!

— Клянусь, я всем сердцем уверовала! — он не видел Лиссу, но слышал, что она едва сдерживает рвущийся наружу смех.

В груди закипала злость. На эту взбалмошную и бессовестную бабу, на свою судьбу, которая навязала ему Лиссу. Уж лучше бы умер тогда, в степи, чем терпеть такое унижение!

Уннар поднялся, окинул взглядом подленько хихикающую Лиссу.

— Я вижу, ты здорова? — сказал строго, — тогда нужно отправляться дальше. В Хеттр.

— Мы потратим еще четверть часа на то, чтобы ты не чувствовал себя проклятым полночными духами, — весело сказала Лисса.

Она поднялась на тюфяке, стала в полный рост и, к полной растерянности Уннара, принялась раздеваться, не переставая при этом посмеиваться.

— Прекрати, — сказал он внезапно севшим голосом. И добавил, — пожалуйста, перестань.

— Ну конечно! Я перестану, а ты будешь до конца дней своих ходить с мрачной рожей и ждать, когда на тебя обрушатся проклятья духов? Ну уж нет. Подойди ко мне.

Лисса принялась расплетать косу, иссиня-черные тяжелые волосы водопадом легли на плечи, окутывая мраморно-белое тело. Как-то отстраненно он подумал о том, что грудь у нее как у совсем юной девушки, не знавшей ни беременности, ни кормления грудью. Выглядело все это более чем аппетитно, а у него уже очень давно не было женщины. Шлюхами брезговал… Но Лисса?!! Нет, нет… Это совершенно неправильно. Она — палач, а он — ее пленник. Она — визар, враг Зу-Ханн…

Уннар попятился, мысленно проклиная тот день, когда нашел в степи умирающую тонкую женщину и решил отвезти ее владыке. Он почти достиг двери, и уже было потянулся к засову, как Лисса что-то сделала — и он понял, что не может пошевелиться.

— Подойди, — спокойно приказала она, и в голосе тяжело переливались капли ртути, — подойди сам.

Отпустило. Уннар осторожно шевельнул рукой. Перекатился с пяток на носки, покосился на засов.

— Не смей.

— Лисса, — он изо всех сил старался, чтобы голос звучал твердо, — зачем я тебе? Не надо… все это…

— Нет, ну только посмотрите на него, — она усмехнулась, — впервые такое вижу. Ну, если даже я тебе совсем не нравлюсь… а от проклятия все равно надо избавиться… И при этом до храма нам идти очень далеко, а те ваши Двенадцать все равно в курсе всего происходящего, поскольку подпирают земную твердь… То мне ничего не остается, как сделать вот что.

И она сделала.

Сознание захлестнула багровая волна неподвластного рассудку вожделения. Дальше Уннар уже мало что соображал, помнил только, что Лисса шлепнула его ладонью по скуле, когда он куснул ее за бедро, и прошлась ногтями по груди, оставляя алые отметины. И еще — она успела проговорить те слова, которые по смыслу соответствовали ритуальным. Уннар тоже их повторил, обреченно, словно пребывая в помутнении рассудка. И пропади все пропадом.

…- Неплохо, — это было первое, что он услышал от Лиссы.

Способность мыслить медленно возвращалась. Уннар только и смог, что закрыть руками лицо и издать мучительный стон.

— Зато теперь ты не проклят, — усмехнулась несносная баба.

— Зачем ты… так? — выдавил он, — что я тебе плохого сделал?

Несколько мгновений она молчала. Уннар, воспользовавшись свободой, нащупал штаны. Надо было одеться.

— Ты в самом деле настолько туп, как хочешь казаться?

Потом она села в кровати и принялась одеваться. Процедила сквозь зубы:

— Выйди вон, мне нужно привести себя в порядок.

«Прекрасное завершение ритуала», — подумал Уннар. Нырнул в штаны, надел тунику и послушно вышел за дверь. И с этим порождением полночного царства он теперь связан и до, и после смерти. Повезло!

— Повезло, — прошипели ему в ухо.

Уннар запоздало подумал о том, что вышел безоружный. Совсем мозги отшибло.

Он боднул головой наугад, ударил кулаком. Услышал благозвучный хруст чьего-то ломаемого носа, хотел крикнуть, чтобы предупредить Лиссу, но вместо крика из горла выполз едва различимый хрип. А потом Уннар понял, что лежит на грязном полу, и что на лицо ему наступили мягким сапогом. Но самым ужасным было то, что он не мог шевелиться. Совсем. К нему склонился светловолосый и светлоглазый мужчина. Его звали… Миэлд, странное такое имячко, сердце зашлось оголтело в груди — вот-вот лопнет.