Шуаны, или Бретань в 1799 году - Оноре де Бальзак

— Он все же любил ее, — иронически сказала г-жа дю Га. — Пойдите, господин де Фонтэн, прогуляйтесь с ним. Он будет скучен, как осенняя муха, если его не отвлечь от мрачных мыслей.

Она подошла к окну, выходившему во двор, надеясь увидеть там мертвое тело Мари. При свете последних лучей заходившей луны она заметила, что по дороге, обсаженной яблонями, с невероятной быстротой мчится карета. На ветру развевалась длинная вуаль мадмуазель де Верней. Увидев это, г-жа дю Га в ярости покинула собрание. Маркиз, облокотившись на перила крыльца, в глубоком и мрачном раздумье смотрел, как человек полтораста шуанов, разделив в саду добычу, вернулись во двор докончить бочку сидра и хлеб, приготовленный для синих. Эти солдаты нового типа, надежда монархии, пили, усевшись кучками, а на берегу, против крыльца, человек семь-восемь для забавы бросали в воду трупы синих, привязав им на шею камни. Эти дикие существа в разнообразных и странных одеждах, их лица, отмеченные выражением беспечности и жестокости, представляли столь необычайное и новое зрелище для г-на Фонтэна, который видел в войсках Вандеи некое подобие благородства и порядка, что он решил воспользоваться случаем и сказал маркизу де Монторану:

— Чего вы надеетесь добиться с подобными скотами?

— Немногого. Вы правы, дорогой граф, — ответил Молодец.

— Разве они когда-нибудь сумеют маневрировать, столкнувшись с республиканцами?

— Никогда!

— Могут ли они хотя бы понять и выполнить ваши приказы?

— Никогда!

— На что же они вам пригодятся?

— На то, чтобы с их помощью вонзить шпагу в чрево Республики! — произнес маркиз громовым голосом. — В три дня захватить Фужер, а в десять дней — всю Бретань!.. Поезжайте, сударь, — сказал он более мягким тоном, — возвращайтесь в Вандею; пусть д'Отишан, Сюзане и аббат Бернье действуют так же быстро, как я, и пусть не думают о сговоре с первым консулом, чего я уже начинаю опасаться, — он крепко пожал вандейцу руку, — и тогда через три недели мы будем в тридцати лье от Парижа.

— Но Республика посылает против нас шестьдесят тысяч человек и генерала Брюна.

— Шестьдесят тысяч человек! Неужели? — с язвительной усмешкой сказал маркиз. — С кем же тогда Бонапарту вести итальянскую кампанию? А генерал Брюн не приедет: Бонапарт послал его в Голландию против англичан. Здесь его заменит генерал Эдувиль, друг нашего друга Барраса... Вы меня понимаете?

Услышав такие речи, де Фонтэн посмотрел на маркиза де Монторана лукавым и умным взглядом, словно упрекая его в том, что маркиз сам не вполне вникает в смысл своих таинственных слов. Оба дворянина прекрасно поняли друг друга. Молодой полководец с загадочной улыбкой ответил на те мысли, какие они сообщили друг другу взглядом:

— Господин де Фонтэн, вы знаете мой герб? Мой девиз: «Упорствовать до могилы».

Граф де Фонтэн взял Монторана за руку и, пожав ее, сказал:

— Меня оставили на поле сражения у Катр-Шмен — сочли убитым. Значит, во мне вы можете не сомневаться, но, поверьте моему опыту, времена переменились...

— О да! — сказал подошедший к ним ла Биллардиер. — Вы молоды, маркиз. Послушайте меня. Ведь еще не все ваши земли проданы...

— А-а! Вы допускаете преданность без жертв? — сказал Монторан.

— Вы хорошо знаете короля? — спросил ла Биллардиер.

— Да.

— Я восхищаюсь вами.

— Король — это помазанник божий, — ответил предводитель шуанов, — а я сражаюсь за веру.

Они расстались: вандеец — затаив убеждение в необходимости примириться с обстоятельствами и хранить свою веру в сердце; ла Биллардиер — намереваясь вернуться в Англию; Монторан — решив упорно сражаться и будущими своими победами, о которых он мечтал, принудить вандейцев содействовать его планам.

Происшедшие события так потрясли мадмуазель де Верней, что, приказав ехать в Фужер, она без сил, полумертвая, откинулась в угол кареты. Франсина молчала, как и ее госпожа. Кучер, боясь какого-нибудь нового злоключения, поспешил выехать на большую дорогу, и вскоре они очутились на вершине Пелерины.

В густом и беловатом утреннем тумане Мари де Верней проехала широкую красивую долину Куэнона, где началась описываемая нами драма, и с высоты Пелерины смутно различила вдали сланцевую скалу, на которой построен город Фужер. Нашим троим путешественникам нужно было проехать до него еще около двух лье. Мадмуазель де Верней, чувствуя, что она коченеет от холода, вспомнила о бедняге пехотинце, приютившемся на запятках кареты, и, невзирая на его протесты, потребовала, чтобы он сел рядом с Франсиной. Увидев Фужер, она на минуту отвлеклась от своих размышлений. К тому же караул, поставленный у ворот Св. Леонарда, отказался пропустить в город неизвестных лиц, и ей пришлось предъявить разрешение, подписанное министрами; въехав в крепость, она почувствовала себя в безопасности от всяких вражеских действий, хотя в ту пору единственными защитниками Фужера были его жители. Кучер не нашел для нее иного приюта, кроме «Почтовой гостиницы».

— Сударыня, — сказал на прощание спасенный ею синий, — если вам нужно будет расправиться ударом сабли с каким-нибудь негодяем, располагайте моей жизнью. Рубиться я мастер. Зовут меня Жан Фалькон, по прозвищу Скороход. Я сержант первой роты орлов командира Юло, семьдесят второй полубригады, иначе говоря — майнцской. Прошу извинить меня за непрошеную любезность и хвастовство, но я могу предложить вам только душу бедного сержанта — все, чем в настоящее время я располагаю.

Он повернулся на каблуках и пошел, насвистывая.

— Чем ниже спускаешься по ступеням общества, — горько сказала Мари, — тем больше встречаешь искренних и благородных чувств. Маркиз заплатил мне смертью за свою жизнь, а простой сержант... Ну, оставим это...

Красавица парижанка легла в теплую постель, и преданная Франсина напрасно ждала от нее привычного ласкового слова; видя, что бретонка стоит в тревожном ожидании, мадмуазель де Верней грустно кивнула ей головой.

— Какой задался день, Франсина! Я постарела на десять лет!..

На следующее утро, лишь только она встала, явился Корантен. Мари разрешила впустить его.

— Франсина, — сказала она, — значит, уж очень я несчастна, если мне не слишком противно видеть сейчас Корантена.

И все же, увидев этого человека, она в тысячный раз почувствовала то бессознательное отвращение, которого не могло уменьшить двухлетнее их знакомство.

— Ну что? — сказал он, улыбаясь. — А я-то надеялся на успех!.. Так это не он был в ваших руках?

— Корантен, — ответила она медленно и горестно, — не говорите со мной об этом деле, пока я сама о нем не заговорю.

Корантен прошелся по комнате, искоса поглядывая на мадмуазель де Верней; он пытался разгадать тайные мысли необычайной девушки, проницательность которой иной раз могла привести в замешательство самых ловких людей.