Могила девы - Джеффри Дивер

«Да вставай же! — мысленно обратилась она к учительнице. — Сделай что-нибудь, помоги нам. Ведь ты же отвечаешь за нас».

«Тебе надо…»

Внезапно Мелани похолодела, и от злости исчез страх. Злость… и что еще? В ней вихрем взметнулся темный огонь. Она перехватила взгляд Брута. Он перестал есть и уставился на нее. Его веки не дрогнули, но Мелани показалось, будто он подмигнул ей, словно точно знал, что она подумала о миссис Харстрон и ему самому пришла такая же мысль. Казалось, в этот миг несчастная женщина стала предметом их общей непростительной шутки.

Мелани в отчаянии ощутила, что злость проходит и ее вновь наполняет прежний страх.

«Перестань на меня смотреть, — мысленно умоляла она Брута. — Пожалуйста!» Она уронила голову, задрожала и расплакалась. И сделала то единственное, на что была способна и что проделывала раньше: закрыла глаза, еще ниже склонила голову и отключилась. Удрала из бойни в то же место, что в прошлый раз. В тайное место, свою музыкальную комнату.

Там все обито темным деревом, подушки, ковры, смутная расплывчатость фона. В комнате ни одного окна, и там внешнему миру не достать ее.

Клавесин там сделан из благородного палисандра, а цветочки и филигрань на нем инкрустированы черным деревом и слоновой костью. Звук пианино как у поющего хрусталя. Латиноамериканский беримбау[28], золотые виброфоны и довоенные гитары «Мартин».

Стены отражают голос Мелани — зеркало всех инструментов оркестра. Меццо-сопрано, колоратурное сопрано, контральто.

Это место никогда не существовало и не будет существовать. Но в нем спасение души. Когда насмешки в школе становились нестерпимыми, когда Мелани переставала понимать, что ей говорят, когда думала о мире, которого не знала, ее музыкальная комната была единственным местом, где она чувствовала себя спокойно и в безопасности.

Там можно забыть о сестрах-близняшках, о судорожно ловящей воздух ртом Беверли, о рыданиях неподвижно лежащей миссис Харстрон и об этом ужасном человеке, который насыщается горем другого существа. Забыть о смерти Сьюзан и о своей собственной, поскольку она, вероятно, не за горами.

Сидя на удобном диване в своем тайном убежище, Мелани решила, что не хочет оставаться одна. Ей нужен компаньон. Тот, с кем можно поговорить, обменяться словами. Кого же пригласить?

Мелани подумала о родителях. Но прежде она никогда не звала их сюда. Одноклассники из школы Клерка Лорена, друзья в Хевроне, соседи, студенты… Но, вспоминая их, она представляла Сьюзан. Однако позвать ее, конечно, не решилась.

Иногда она приглашала к себе музыкантов и композиторов — людей, о которых читала, даже если никогда не слышала их музыки: Эмилу Харрис, Бонни Райт, Гордона Бока, Моцарта, Сэма Барбера. Конечно, Людвига. Ральфа Воана-Уилльямса. Вагнера никогда. Малер зашел всего раз и посидел недолго.

Зато брат регулярно навещал ее в музыкальной комнате.

Точнее, долгое время был ее единственным гостем — видимо, потому, что один из всей семьи не изменил к Мелани отношения из-за ее недуга. Родители нянчились с дочерью, не выпускали на улицу одну, на последние деньги нанимали ей домашних учителей и постоянно внушали: «Знаешь, какие при твоем-то состоянии тебя подстерегают опасности». Но при этом никогда не упоминали о ее глухоте.

А Дэнни не стал мириться с ее стеснительностью. Он с ревом носился по городу на своей «Хонде-350», усадив сестру позади себя. На ней был черный шлем, украшенный огненными крыльями. Пока Мелани не совсем потеряла слух, он брал ее в кино и доводил зрителей до белого каления, громко пересказывая ей диалоги. К досаде родителей, юноша ходил по дому в берушах механика, желая получить представление о том, что испытывает его сестра. Золотая душа, он даже овладел основными знаками языка глухонемых и научил ее таким фразочкам, которые она не решилась бы повторить в присутствии взрослых глухих, но благодаря которым завоевала авторитет во дворе школы Клерка Лорена.

Да, но Дэнни…

После прошлогодней аварии Мелани не решалась звать его в свою комнату.

Можно бы попробовать сейчас, но она не представляла брата в этом месте.

И вот сегодня, открыв дверь, увидела мужчину среднего возраста, седеющего, в скверно сидящем синем пиджаке и в очках в черной оправе. Человека с поля за стенами скотобойни.

Де л’Эпе.

Кто же, как не он?

— Привет! — Ее голос звучал как стеклянный колокольчик.

— И вам привет. — Мелани вообразила, как он целует ей руку, застенчиво и решительно.

— Вы полицейский?

— Да, — отвечает он.

Мелани видит его не так отчетливо, как хотелось бы. Сила желания безгранична, а сила воображения — нет.

— Я знаю, вас зовут иначе, но можно мне называть вас де л’Эпе?

Он охотно соглашается. Еще бы — джентльмен!

— Давайте немного поговорим. Вот по чему я больше всего скучаю — по разговорам: когда общаются слышащие люди, они бросают друг в друга фразы и ощущают в ушах слова собеседника. Речь глухонемых — совсем иное дело.

— Разумеется, поговорим.

— Хочу рассказать вам историю — как я узнала, что глухая.

— Интересно. — Похоже, ему в самом деле стало любопытно.

Мелани с четырех-пяти лет мечтала стать музыкантом. Особенным талантом похвастаться не могла, но имела абсолютный слух. Классика, кельтская музыка, кантри — ей нравились все жанры. Услышав раз мелодию, повторяла ее на домашнем пианино «Ямаха».

— А потом…

— Расскажите.

— Когда мне было около девяти лет, я пошла на концерт Джуди Коллинз[29]. Она исполняла а капелла песню, которую я раньше никогда не слышала. Это завораживало.

Из воображаемых колонок музыкальной комнаты тут же полилась та самая мелодия.

— У брата была концертная программа, я наклонилась к нему и спросила, как называется песня. Он ответил «Могила девы».

— Никогда о такой не слышал, — сказал де л’Эпе.

— Я хотела сыграть ее на пианино, — продолжила Мелани. — Возникло ощущение… это трудно передать… что я должна это сделать. Должна разучить ее. На следующий день я попросила брата заглянуть в музыкальный магазин и купить мне ноты. «Какие?» — спросил он. «Могилы девы», — ответила я.

Брат нахмурился: «Что за „Могила девы“?»

Я рассмеялась: «Та песня, тупица. Песня, которой вчера завершился концерт. Ты сам мне сказал, как она называется».

Теперь рассмеялся брат: «Кто из нас тупица? О чем ты говоришь? Что еще за „Могила девы“? „Изумительная благодать“. Старое религиозное песнопение, вот что я тебе сказал».