Криппен - Джон Бойн

— К сожалению, плохие новости, мастер Милберн, — сказал он, и сердце мальчика затрепетало от ужаса. — Так я и думал. Зуб был настолько гнилым, что треснул, когда я его вытаскивал. Корень остался в десне, и мне придется удалить его хирургическим путем.

— Нет, — выдохнул Милберн, не зная, зазорно ли сейчас расплакаться. — Только не это. Разве его нельзя оставить так?

— Если оставить, воспалится вся челюсть, и в конце концов через месяц тебе придется удалить все зубы.

Милберн кивнул стоически и смирился с предстоящей новой болью.

«Наверняка, — рассудил он, — осталось не так уж долго терпеть».

— Тогда продолжайте, — сказал он, откинувшись назад и зажмурившись.

— К несчастью, над десной не за что ухватиться, и мне придется ее разрезать, чтобы извлечь зуб изнутри. Боюсь, это будет не очень приятно.

Милберн уставился на него и почувствовал, что вот-вот истерически рассмеется. Неужели перед ним дантист, а не какой-то изверг, стремившийся пролить как можно больше крови и причинить максимум страданий? Впрочем, ему оставалось лишь позволить этому человеку завершить начатую работу, и он снова откинулся назад; на ладонях мальчика остались следы от острых ногтей.

Тем временем Хоули взял отточенное лезвие и, не обращая внимания на вопли мальчика, рассек десну крест-накрест, словно горячую булочку с крестом, обнажив при этом корень поврежденного моляра.

— Вот он, — радостно воскликнул Криппен, двумя приспособлениями раздвинув с обеих сторон десну, чтобы лучше видеть зловредный объект. — Какая красота!

Его трудно было удалить, поскольку в полость натекло слишком много крови, но Хоули быстро засунул внутрь самые узкие щипцы, какие у него были, и, не обращая никакого внимания на мальчика, который извивался под ним и визжал, крепко ухватился за корень. Правой рукой Хоули тянул за него, а левой упирался мальчику в грудь, прижимая к креслу, чтобы тот не смог вырваться. Остаток зуба выскочил с хлопком, с каким воздух заполняет вакуум, и Хоули торжествующе отступил назад с окровавленными щипцами в руке. Тем временем Питер Милберн схватился от жгучей боли за щеку: самое страшное событие в его жизни осталось наконец позади, хоть он никогда о нем теперь не забудет. Мальчик привстал и попытался вылезти из кресла, однако ноги были ватные, и он чувствовал, как изо рта ручьем льется кровь.

— Посмотри на него, — сказал Хоули, вращая щипцы на свету и любуясь зубом, словно счастливый отец. — Прогнил насквозь. Какая прелесть. — Он глянул на мальчика и кивнул в сторону раковины. — Ополосни-ка лучше рот, — велел он. — А потом сядь, и я тебя зашью.

— Зашьете меня?..

— Ну не могу же я тебя так оставить, — произнес Хоули, улыбаясь во весь рот. — Кровь не свернется, пока я не закрою рану. Пара швов — и будешь как огурчик.

Милберн чуть не упал в обморок и начал прокручивать в голове все те ужасные поступки, которые совершал в своей жизни, спрашивая себя: неужели это и есть воздаяние Господне? В детстве он безжалостно издевался над своим младшим братом и за яблоко раздевался перед каждой девчонкой в классе. Недавно он стал причиной раздора между своей овдовевшей матерью и джентльменом, в которого та влюбилась. — вполне приличным джентльменом, ставившим, однако, под угрозу домашнюю жизнь мальчика и его эгоистичные требования. Две недели назад он украл двенадцать пенсов из кассы во фруктовом ларьке своего дядюшки, где подрабатывал после школы, и, удрав с ними, решил время от времени брать примерно такие же суммы, пока не накопит денег на новый велосипед. Наверное, теперь он расплачивался за все эти прегрешения, думал Милберн, откинувшись в кресле, и внезапно представил себе, что лежит в гробу. Между тем Хоули умело наложил восемь швов и закрыл рану во рту мальчика. К этому времени обезболивающее практически перестало действовать, и Милберн вопил в течение всей процедуры, — от подобных воплей стынет в жилах кровь, так кричат сумасшедшие и истерички. Но Хоули почти не замечал их: он настолько был поглощен своей работой, так гордился своими способностями, так сильно любил медицину, что музыка боли казалась ему благозвучной мелодией, под которую даже приятней работать. Под конец он снова засунул мальчику в рот кусок марли и велел придавить ее зубами минут на десять. Когда Милберн вынул марлю, она была насквозь пропитана кровью, и мальчику опять стало дурно, но как только он ополоснул рот, кровь действительно свернулась, и процедура наконец осталась позади.

— Придешь ко мне через неделю, — сказал Хоули, — сниму швы. — Милберн в ужасе уставился на него. — Не переживай, — со смехом продолжал он. — Это займет полминутки, и ты ничего не почувствуешь.

Протянув два шиллинга — столько стоила операция, — мальчик, пошатываясь, вышел из кабинета в комнату ожидания.

Другая потенциальная пациентка Хоули, пятидесятилетняя женщина, пришедшая в ужас от воплей молодого человека, которого, как ей показалось, убивали в этой кошмарной камере, выбежала на ночную улицу, решив, что лучше уж смириться с болью, нежели стать жертвой садиста.

Хоули это не волновало. За тот час, пока возился с больным зубом Питера Милберна, используя иглы, щипцы, клещи и нитки, он пришел в огромное возбуждение и теперь хотел поскорее закрыть кабинет и отправиться домой. Так он и поступил, вымыв использованные инструменты и вновь поместив их в дезинфицирующий раствор до завтрашнего вечера.

Когда он вернулся домой, Кора уже лежала в постели: дневные занятия с синьором Берлоши вымотали ее, и она даже не глянула на мужа. Последний раз они были близки почти восемь месяцев назад, но сегодня он чуть ли не бегом пронесся по Хай-Холборн и пересек Тоттнэм-Корт-роуд, чтобы увидеться с женой. Она поразилась тому, как поспешно муж снял куртку, рубашку и брюки, — обычно Хоули ждал, пока жена уснет, и лишь затем опускался к ней на брачное ложе, — но когда он подошел и, скользнув под одеяло, уткнулся головой между ее грудями, она уже не могла сдержать раздражения.

— Хоули! — вскрикнула Кора. — В чем дело? Что тебе нужно?

Он взглянул на нее, словно это было и так понятно.

— Не отказывай мне, Кора, — взмолился Криппен, хотя в действительности эта женщина, на которой он женился шесть лет назад, больше его не привлекала. Просто она могла сейчас немного его утешить. Хоули прижался к жене, которая почувствовала его страсть и оттолкнула его.

— Прочь от меня, — взвизгнула она. — Развратник!

— Но Кора…

— Я не шучу, Хоули. Как ты посмел?

Он уставился на нее: желание ослабевало с каждой секундой, и ему стало одиноко, как никогда.

— Честное слово, — пробормотала она, отодвинувшись от него и робко надеясь, что этой ночью муж больше не будет проявлять свои чувства к ней.

Он и не проявлял, а отодвинулся, смущенный и униженный. Хоули заснул лишь через несколько часов, и ему приснилось, как он мучил сегодня вечером Питера Милберна. Пробудившись, Хоули с удивлением обнаружил, что трусы у него мокрые, как у созревшего подростка. Пришлось тайком встать, пока не проснулась жена, и замести следы, ведь его эротический сон был вызван воспоминаниями о боли и воплях, причиной которых накануне стал он сам.