Платон. Аристотель - Аза Тахо-Годи

Когда мы читаем Платона, нам кажется, что он, находясь в плену своих утопических мечтаний и творя легенду о великом прошлом своего народа, не может тем не менее оторваться от сравнительно недавних его побед. Платон, род которого был тесно связан с историей Афин, как бы заново переживает то, о чем ему рассказали в детстве, и то, чем восхищались поколения греков — великой победой над персами при Марафоне (490 г.). Сaламине (480 г.) и Платеях (479 г.).

Сколько раз воспевали греки эти победы маленького свободного народа над тысячами тысяч персидских завоевателей, над их бесчисленными войсками и кораблями, угрожавшими Элладе на суше и на море. Стоит почитать историю Геродота или трагедию Эсхила «Персы», чтобы понять, какой подвиг совершили греческие города во главе с демократическими Афинами, выйдя с честью из многолетней войны с деспотической державой царя Ксеркса.

Легендарная победа афинян над атлантами, о которой пишет Платон, вся проникнута патриотической гордостью Платона за реальные деяния предков и уверенностью в том, что эллины, несмотря на все испытания, выйдут победителями и в будущем.

Так, утопист, мечтатель и мифотворец Платон невольно оказывается втянутым и в историческое прошлое своего родного города, и в его историческую действительность, снова со всех сторон угрожавшую и Афинам, и всем греческим полисам уже в середине IV века до нашей эры.

Парадоксальное явление — Платон, который так активно восставал против подражательной сущности искусства и изгнал из идеального государства поэтов с их воображением и вымыслом, сам оказался прекраснейшим поэтом, удивительным мечтателем и выдумщиком, завораживающим своих слушателей магией слова.

Пока Платон был занят мечтами о преобразовании сицилийской тирании в просвещенную монархию, пока он трижды с огромными трудами и опасностями ездил в Сиракузы, пока он собирал у себя учеников со всего известного тогда мира, писал знаменитые диалоги и создавал свою философскую систему, сидя в стенах любимой Академии, — проходила жизнь.

Жизнь эта, которая открылась Платону встречей с Сократом, обернулась для него горькой утратой учителя, странствиями в поисках мудрости и, наконец, обретением своей собственной, продуманной и выстраданной истины не в дальних странах, а у себя дома, в тихих садах Академии. И как бы ни уединялся Платон под сенью раскидистых платанов, отгоняя суету мира, тот неизменно втягивал философа в бурный водоворот событий, таких что не придумает ни один мечтатель.

События же эти были тягостными не только для Платона и его друзей Они задевали каждого любящего свою родину честного человека Такому человеку, да еще если он, как Платон, прожил долгую жизнь, стоило задуматься над превратностями судьбы и Афин и всей Греции.

Прошли те времена, когда Афины были первым полисом Греции, куда стекались деньги и богатства из всех городов и где вершилась судьба эллинских государств. Непримиримая старая вражда греческих городов-государств, соперников в экономической, политической и военной гегемонии, породившая почти тридцатилетнюю Пелопоннесскую войну, так и не затихала. С окончанием войны в 404 году до нашей эры все участники этой страшной междоусобицы оказались разоренными, истощенными и ослабленными. С тех пор никогда больше ни Афины, ни Спарта, ни их союзники не могли оправиться от многолетних потрясений.

Но, на беду всем полисам, междоусобные войны то и дело вспыхивали в самом сердце Греции. В 90-80-х годах соперничали три крупнейшие полиса: Афины, во многом утерявшие свои демократические традиции, аристократическая Спарта и Фивы, где постоянно шла борьба олигархов и демократии. Теперь Афины, славились не победами и завоеваниями, а Платоновской Академией. Спарта гордилась знаменитым полководцем, царем Aгeсилаем, а Фивы — борцами за демократию, Эпаминондом и Пелопидом.

Философствование Платона в садах Академии шло под грохот Коринфской войны (394–387 гг.) между враждующими Спартой и Фивами. Союзниками фиванцев были Коринф, Аргос и Афины, так что родной город Платона был втянут в изнурительные военные действия.

Но и Платон оказался причастным к последствиям этой войны, когда известный афинский полководец Хабрий был обвинен в потворстве Фивам и чуть ли не в измене В это время союзы городов менялись с нестерпимой быстротой, так как в греческие дела вмешивались постоянно и персы, и македонцы, сталкивая одних и миря других.

В Коринфскую войну, когда Афины помогали Фивам, Хабрий заставил отступить непобедимого спартанца Агесилая, угрожавшего фиванцам. Но прошли годы, и, когда в 366 году Афины и Фивы снова оказались во враждебных лагерях, Хабрия обвинили в измене, вспоминая его давнюю помощь фиванцам. Оратор Лаодамант (а ораторы в эти годы были главными политиками) требовал для Хабрия смерти, той самой «сократовской цикуты» которая когда-то потрясла афинян. И здесь Платон, памятуя о беззащитности своего старого учителя, поднял голос в защиту Хабрия, отстаивая долг дружбы.

Слава Платона была столь велика, что на сей раз его друга миновала чаша с цикутой. Хабрий погиб за Афины в морском сражении у Хиоса в Союзническую войну (357–356 гг.), и его гробница находилась в ряду самых почетных по соседству с Академией, постоянно напоминая Платону и о его друге, и о его решительном заступничестве.

Бурные события за пределами Академии нет-нет да и давали о себе знать.

Платон был свидетелем борьбы фиванцев со Спартой. Фивы выдвинули в 80-60-е годы двух прославленных защитников демократии — Эпаминонда и Пелопида. Афины, затаив дыхание, наблюдали за тем, как мощные фаланги спартанцев были разбиты Эпаминондом в 371 году в битве при Левктрах, когда погибли спартанский царь Клеомброт и тысяча его лучших гоплитов. Если эта битва непосредственно не отразилась на Платоне, то зато она ощутимо задела другого ученика Сократа — Ксенофонта, который после своих военных походов в Малой Азии и Греции под предводительством царя Агесилая мирно жил с женой и двумя сыновьями в Скиллунте, имении, подаренном ему спартанцами. Трудами самого Ксенофонта имение было благоустроено, старательно возделано и давало хороший доход от садов и пашен, радуя рачительного хозяина. Он, теперь уже старик, на покое сочинял книги о своей службе у Кира Младшего, о царе Кире Старшем, писал знаменитые воспоминания о Сократе и истории последних войн между греками. Дружба с царем Агесилаем стоила Ксенофонту лишения гражданства в Афинах. Когда же спартанцы были разбиты при Левктрах, Ксенофонт вынужден был спешно переселиться в Коринф, потеряв многолетний приют, бросив на разорение прекрасную усадьбу. Правда, в 369 году Афины вновь объединились со Спартой и Ксенофонта простили, забыв его спартанские симпатии. Но он, зная непостоянство афинян, уже не вернулся на родину.

Если старик Платон был в 362–361 годах занят сицилийскими делами и едва спас там свою жизнь, то Ксенофонт, старше его почти на двадцать лет, опять оказался свидетелем тяжелых событий на родине. В 362 году в битве при Мантинее между спартанцами и афинянами с одной стороны и фиванцами — с другой, был убит сын Ксенофонта Грилл. Когда об этом событии пришло известие отцу, тот совершал жертвоприношение богам и в горести снял с головы праздничный венок. Услышав, однако, от вестника о мужественной гибели сына, старик торжественно водрузил венок на голову и сказал знаменитые слова: «Я знал, что сын мой смертен».