Повести и рассказы - Андрей Сергеевич Некрасов

строго. — Ваше дело шкуры обдирать, вот вы этим и занимайтесь. И мне не мешайте. Ясно?

— Ясно! — обиделся боцман и вернулся на палубу. А про себя решил: «Мне-то ясно, а тебе-то, лодырю, ничего не ясно. Ну подожди же ты, проучу я тебя при случае…»

И тут вдруг заметил боцман, что во рту у одного сивуча что-то блеснуло.

Гаврил Иванович внимательно осмотрел зверя, содрал с него шкуру, а тушу повесил на мачте.

А когда капитан вышел на мостик посмотреть, как идет охота, Гаврил Иванович окликнул его:

— Товарищ капитан, вот полюбуйтесь-ка извольте. Я сорок лет на зверобойке, а таких зверей не видывал и не слыхивал.

— А что такое, Гаврил Иванович, — откликнулся капитан, — чем тебе зверь не понравился?

— Почему не понравился? Мне понравился, только вот зуб у него золотой.

— Полно врать-то, Гаврил Иванович, — сказал капитан, но все-таки спустился с мостика и заглянул в пасть убитому зверю. Там и в самом деле блестел золотой зуб.

Капитан потрогал его пальцем, попробовал покачать и рассмеялся.

— А ты, я вижу, шутник, Гаврил Иванович.

— Шутка шуткой, — сказал боцман, — а нужно бы, я думаю, Хомякову-то показать. Ведь все-таки редкость, не каждый день такое увидишь.

Тут как раз и Хомяков вышел на палубу.

— Что случилось? — спрашивает.

— Да вот, — сказал боцман, — зверь тут попался необыкновенный. С золотым зубом во рту.

Хомяков решил сперва, что боцман просто смеется над ним. Он раздулся, как индюк, ничего не сказал и хотел было уйти, но боцман успел подмигнуть капитану и тот вмешался.

— Правда, Виктор Васильевич, взглянули бы, — сказал он серьезно.

Хомяков подошел, заглянул зверю в пасть, ковырнул зуб ножом — думал, вывалится. Но зуб сидел прочно, как влитой, и блестел золотом. Тут Хомяков растерялся. Что сказать, он не знал и промолчать боялся. Чтобы замять разговор, он напустился на боцмана.

— А зачем же вы ободрали его? — спросил он строго.

— А что же, мне его целиком, что ли, солить?

— Нет, зачем целиком? Нужно было обмерить его внимательно, сфотографировать, описать, а тогда уже и шкуру снимать для чучела. Такого зверя в музей доставить нужно. Вы же понимаете, что случай необычный, крайне интересный. — И пошел, и пошел. А когда наговорился вдоволь, сказал, что необходимо составить акт.

— Ну что ж, составьте, — согласился капитан. — Все трое и подпишем.

Хомяков пошел к себе в каюту и скоро вынес готовую бумагу. Он написал, что такого-то числа на острове Сахарная Голова с бота «Удар» добыли сивуча, у которого в нижней челюсти обнаружен золотой зуб. А боцман Г. И. Малыгин по небрежности снял шкуру с этого зверя и засолил вместе с другими.

Потом он сам подписал акт и дал подписать капитану. Тот подписал, даже и не поморщился, а боцман достал очки, долго их протирал, потом два раза вслух прочитал акт, снял шапку, почесал в затылке…

— Да, — сказал он, — неважное дело-то получается. Не знаю, как и руку свою тут ставить. Вроде ведь себе приговор. Ну, да ведь от своей вины все равно не уйдешь, давайте уж подпишу. — И, взяв ручку, он расписался под актом.

Вечером охотники вернулись с промысла, и Хомяков показал акт Пете Никулину.

Тот прочитал, ничего не понял, еще раз прочитал и спросил:

— Это что, в стенгазету, в отдел юмора, что ли? Так, по-моему, совсем и не смешно.

— При чем тут юмор, — строго возразил Хомяков, — пойдите посмотрите сами.

Петя отправился к боцману. Тот показал ему челюсть, которую успел вырезать у необыкновенного зверя. В ней не хватало одного зуба, а на его месте торчала сплющенная толстая пуля в медной оболочке. Она прошла через черепную кость зверя, отшлифовалась до золотого блеска, вышибла зуб и прочно встала на его место.

— А ведь прав ты был, Гаврил Иванович, — сказал капитан в тот же вечер. — Хомяков-то наш специалист языком болтать, а в деле ничего не понимает.

Когда весть обо всей этой истории разнеслась по судну, Хомякова подняли на смех. Матросы один за другим стучали в его каюту, а когда он откликался, кричали на весь коридор.

— Товарищ Хомяков, — спрашивал один, — можно мне зверя обдирать? У него задние ласты подкованы.

— Виктор Васильевич, — говорил другой, — там зверя убили. На груди у него значок ГТО. Зверь ничего, здоровый, видать, все нормы сдал. Может, вам его в каюту принести?

— Товарищ ученый, — надоедал третий, — может, выйдете акт составить? Зверь попался очень чудной: щеки бритые, на брюхе ремень с медной пряжкой, а шкура на застежке.

Хомяков только огрызался, а потом и отвечать перестал.

В три дня «Удар» набил полные трюмы. Капитан повел судно домой. Боцман сидел на палубе, плел веревочный ковер и был очень доволен.

— Эх, хомяк, хомяк, попал ты старику на зуб! — смеялся Гаврил Иванович.

Когда «Удар» пришел во Владивосток, Хомяков, ни с кем не попрощавшись, ушел с судна, и на «Ударе» его больше не видели.

А челюсть с золотым зубом Гаврил Иванович подарил мне на память. Она и сейчас лежит у меня на столе, только зуб почернел.

Шестьдесят четвертый

Это случилось шестого ноября, как раз накануне праздника. Весь день мы носились по океану, безуспешно гоняясь за китами, а когда стемнело, все свободные от вахты собрались в маленькой кают-компании китобойца «Партизан».

Ветер еще днем стал крепчать, медленно прибавляя в силе, а когда стемнело, точно с цепи сорвался — разыгрался жестокий шторм. С ревом, обгоняя друг друга, катились по морю темные холодные валы, украшенные белыми гривами. Наше маленькое суденышко то взлетало на самую вершину пенного гребня, то проваливалось в яму между волнами, тяжело ударяясь днищем о черную воду.

Но мы давно привыкли к штормам и меньше всего в тот вечер думали о погоде.

Кают-компания на «Партизане» уютная. Под мягкими диванами по-домашнему, как самовар, шипело паровое отопление. Из-под красивого абажура падал электрический свет. А то, что кру́жки приходилось держать в руках, чтобы чай не расплескался, — это не беда. Ведь были мы все-таки не дома, не на берегу, а в открытом океане, в позднее штормовое время.

Обычно, собравшись вот так, за