Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг. - Гаральд Граф

Так как русские участники заговора были уведомлены о том, что министр внутренних дел Протопопов что‑то подозревает, то в силу этого, боясь ареста, они пристроились при членах союзнической миссии и жили у них на квартирах. Так, сам Ковалевский пристроился при генерале Кастельно. Для обсуждения же вопросов текущего времени и более подробной разработки плана будущего выступления собирались на квартире английского посла Бьюкэнена.

Как активно шла работа по подготовке переворота, говорит хотя бы деятельность лазарета для раненых при английском посольстве, которым заведовала мисс Бьюкэнен. Там открыто шла агитация среди солдат, и им прививался яд злобы и ненависти против существующего строя. Кроме того, когда за английскими подарками в посольство являлись приезжавшие с фронта солдаты, им, жадно схватывавшим последние новости о положении и настроении в тылу, передавались как неоспоримые факты разные клеветнические вымыслы про царскую семью, министров и так далее. Где было серому уму солдат разобраться в тонкостях злостной интриги! Вернувшись в окопы, они служили бессознательными проводниками союзных замыслов. Дорого обошлись России эти английские подарки.

Результаты превзошли ожидания. Петроград занялся заревом многочисленных пожаров, и забушевал бессмысленный, дикий бунт. Беспрерывная стрельба, красные флаги, возбуждённый вой озверелой толпы, сплошь состоявшей из отбросов и подонков столицы, которые, как по мановению какой‑то волшебной палочки, все вышли из своих подполий на улицы. В эти дни пролились целые потоки крови, и лучшей русской крови: крови тех, кто оставался верен присяге и долгу.

Успех заговора был полный. Со звуками «Марсельезы» к зданиям союзных посольств потекли «манифестации». Французская набережная кишела народом, а на балконе своего посольского дома сэр Джордж Бьюкэнен распинался перед толпой и через переводчика выражал свой восторг видеть русский народ освобождённым от «царского деспотизма», и приветствовал революцию как от имени своего народа, так и от себя лично. А рядом с Бьюкэненом, в полном сознании своего революционного достоинства и достигнутого успеха, красовались Милюков, Родичев и многие другие члены Временного правительства.

Переворот совершился, и с этого времени началась медленная агония России. Громы и молнии сыпались на неё от союзников за то, что она изменяет данному слову, что её фронт стал для них обузой. Они же привили России яд разложения — и они же ещё были в претензии на неё, когда, начиная действовать всё сильнее и сильнее, этот яд скрутил по рукам и ногам русскую боевую мощь.

До наступления большевизма союзники дали ещё несколько примеров неверности своего слова и злого предательства.

Когда‑то они клялись русскому царю быть в крепком союзе с ним; клялись в готовности разделить самые трудные тяготы ради общей цели.

Император Николай II сдержал своё слово до конца, а союзники по отношению к нему оказались клятвопреступниками.

Дважды обращались к англичанам русские люди с просьбой помочь им в освобождении томившихся в тяжкой неволе государя императора и его августейшей семьи.

Первый раз — это было в апреле 1917 года — обратились за содействием к Бьюкэнену. Требовалось только, чтобы он снёсся со своим правительством и оно выслало бы навстречу русскому крейсеру английский корабль, который принял бы на свой борт государя и августейшую семью. В то время, невольно поддаваясь обаянию личности нашего царя, этому плану сочувствовал даже Керенский. Потому‑то казалось, что удастся совершить великое дело спасения чистых, невинных жертв безвременья и безлюдья.

Но сэр Джордж Бьюкэнен ответил решительным отказом, сказав:

«Есть ли когда об этом думать! Теперь все заняты гораздо более серьёзными вещами. Да к тому же, я не хочу обременять моего государя и моё правительство лишними осложнениями.»

Не менее характерный ответ в июле того же года на такого же рода просьбу дал английский военный агент генерал Нокс, к которому, кстати, в дни величия и счастья России очень милостиво относились при нашем дворе.

«Англия, — сказал Нокс, — нисколько не заинтересована в судьбе русской императорской семьи. »

Когда Временное правительство безвременно слетело со своих курульных кресел и на их местах водворились вожди большевизма, союзники забили тревогу и стали кричать, что большевизм — это дело немецких рук, «погубивших» таким образом Россию.

Да, Ленин и другие приехали в «запломбированных» вагонах; но не будь февраля, не было бы и октября. Большевизм — это естественное следствие керенщины, отцами которой были союзники.

С водворением большевиков центральная Россия стала союзникам недоступной, а потому они перенесли свою «просвещённую деятельность» на Юг, где стала формироваться Добровольческая армия и где среди казаков росло движение против большевизма.

«Помощь, поддержка — что хотите», но только на словах, а не на деле. А факты говорят другое и обнаруживают явную враждебность к вопросу о восстановлении Великой России, сложную сеть интриг и утончённое предательство.

В говоре волн Чёрного моря слышится ропот. То, свидетелем чего ему привелось быть, вопиет к небу, ибо на суд человеческий — надежда плоха, а кроме того, многое скрыто.

Былой мощи России на нем уже нет. Одна часть Черноморского флота нашла свою могилу в глубинах тех вод, на которых ещё так недавно господствовала; другая — лежит искалеченной в своей базе; третья — ютится в иностранном порту. Краткий обзор состояния Черноморского флота после переворота, составленный капитаном 2–го ранга Н. Р. Гутаном[43], а также другие данные позволяют представить ход событий и указать виновников этого разгрома.

«Черноморский флот, идя крупными шагами с первых дней революции к полному развалу, окончательно перестал существовать, как таковой, к декабрю месяцу 1917 года. До этого момента, несмотря на то что дезорганизация была уже полная и флотом распоряжались и Совет, и Центрофлот, и различные комиссии, всё же время от времени миноносцы продолжали ещё высылаться к неприятельским берегам. В море, по инерции, команды держались в повиновении и сохранялась даже видимость некоторой организованности, которая сразу исчезала при возвращении на рейд.

К декабрю 1917 года, благодаря разным декретам и приказаниям, были окончательно уволены в запас последние старые матросы. К этому времени в Севастополе успел окончательно свить себе гнездо большевизм, чему способствовало большое число съехавшихся в этот город как немецких агентов, так и специальных комиссаров и агитаторов, присланных из Москвы и Петрограда.