Лучше не бывает - Айрис Мердок

Сейчас Дьюкейн только что вернулся с вечера, проведенного вдвоем с Октавиеном, во время которого они, хотя у них были другие намерения, говорили о работе. Он сидел на кровати, перелистывая работу, написанную им еще в бытность в Олд-Соулз о проблеме «буквального договора», и размышлял, включить ли его в сборник эссе, который он вскоре собирался выпустить в свет под названием «Загадки и парадоксы римского права». Он понимал, что хорошо бы заняться другими делами. Он должен был бы написать письмо Джессике по поводу того, когда им лучше встретиться. Он должен был бы написать предварительный отчет о расследовании дела Рэдичи. Первое он отложил потому, что написанное им было бы наполовину ложью. А второе потому, что он еще не решил, как поступить с Ричардом Бираном.

Попытки разных подчиненных Дьюкейна — Джорджа Дройзена и других — выйти на след Елены Троянской провалились. А обыск sub rosa,[16]на который он наконец получил разрешение, в доме Рэдичи и знакомство с его банковским счетом не принесли никаких значительных результатов. Обнаружилась только одна странная вещь, да и та имела, скорей, негативный характер: хотя библиотека Рэдичи содержала много книг по магии, но не удалось обнаружить ничего из тех предметов, употребляемых при обрядах, о которых говорил Мак-Грат. Дьюкейн со стыдливым любопытством ожидал, что познакомится с этими предметами, но ничего даже близко похожего не нашлось. Дьюкейн пришел к выводу, что Рэдичи, наверно, уничтожил их перед самоубийством, что доказывало тот факт, что уход из жизни был заранее обдуманным, а совсем не импульсивным. Но этот вывод принес мало пользы расследованию.

Дьюкейн все откладывал и собирался и дальше откладывать момент, когда он потребует у Бирана объяснений, потому что это была его последняя надежда. Отчет спецслужбы о Биране не содержал, как он и предполагал, ничего интересного, а его собственные розыски и размышления пока не принесли плодов. Он не мог найти никакой зацепки, чтобы объяснить странную роль Бирана в этом деле, и не хотел допрашивать его, не имея серьезных козырей. Биран был очень умным человеком, и вряд ли с ним можно было блефовать, утверждая, что «все известно». Очень мало что было пока известно, и, конечно, Биран знал об этом. Дьюкейн в душе не сомневался, что отношения Рэдичи с Бираном каким-то образом могли разрешить загадку самоубийства, но все же он понимал, что это пока недоказуемо, это лишь предположение. Биран лгал о своем знакомстве с Рэдичи, он моментально обнаружил, что Рэдичи убит, и он же зачем-то передвигал тело убитого. Но если Биран предпочтет отговориться тем, что он лгал просто потому, что нервничал и двигал тело из спонтанного любопытства, что можно ему возразить? А то, что он так быстро оказался на месте убийства, вполне могло быть случайностью.

Дьюкейн снова стал перебирать в уме возможность того, что все-таки Биран убил Рэдичи; он размышлял, было ли противоречие между отпечатками пальцев левши и положением револьвера случайным или же оно являлось хитрой уловкой. Но он не мог прийти к какому-нибудь выводу: случайность была маловероятна, а уловка была бы слишком ловкой и непонятной. Если Биран наблюдал за Рэдичи во время исполнения им магических ритуалов, как же он мог не знать, что тот — левша? На самом деле Дьюкейн знал по собственному опыту, что люди часто не замечают, что человек — левша, к тому же не было никаких доказательств, что визиты Бирана в дом Рэдичи вообще были связаны с магией. И в целом Дьюкейн отвергал мысль об убийстве. Он был глубоко убежден, что Рэдичи сам стрелял и что Биран необдуманно положил револьвер в поисках чего-то, или что там у него было на уме, а потом инстинктивно положил его справа. Очень скоро он задаст этот вопрос самому Бирану. Но разговор с ним, так долго откладываемый, будет очень важным, решающим в этом деле, и его нельзя провалить. Он хотел не просто ошеломить Бирана, но желал иметь достаточно информации, чтобы загнать его в ловушку. В данный момент, однако, казалось просто невозможным выяснить что-то еще, пришел он к печальному выводу. Разве еще попытать Мак-Грата.

— Там внизу джентльмен хочет вас видеть, сэр. Он говорит — его зовут Мак-Грат.

Дьюкейн вздрогнул. Файви предпочитал не входить в комнату, если можно было ограничиться простым заглядыванием в нее, и сейчас, склонясь под углом в сорок пять градусов, держась за дверную ручку, наклонился вперед. Даже его усы как будто подверглись действию гравитации.

— Где он? Я спущусь.

— Он в холле, сэр.

Когда Файви посторонился, Дьюкейн ощутил странный и незнакомый запах, какой-то сладковато-кислый аромат исходил от его слуги. Он поторопился отойти от него подальше. Файви спускался за ним по лестнице, мыча себе под нос «Бони Чарли».

Дьюкейн увидел огненно-рыжие волосы и голубые глаза Мак-Грата. Но его тут же заслонила крупная фигура Файви, который, как танцор, сделал шаг в сторону, обогнал Дьюкейна, широко распахнул дверь маленькой гостиной и включил свет. Мак-Грат смотрел не на Дьюкейна, а на Файви, который прислонился к косяку двери, приняв позу скорее зрителя, чем швейцара.

— Входите, прошу вас, — сказал Дьюкейн.

Мак-Грат прошел мимо Файви, пристально глядя ему в глаза, и, войдя в комнату, опять обернулся к нему. Файви тоже устремил на него свой взор. Дьюкейн шел за Мак-Гратом и опять вдохнул зловещий, слегка маслянистый запах. Файви почти отпрыгнул от двери и, напевая «Неужели ты не вернешься», удалился в сторону кухни.

Дьюкейн резко закрыл дверь:

— Довольно поздний час для визита, Мак-Грат.

— Кто он такой? — спросил Мак-Грат.

— Мой слуга.

— М-м, шикарный. Но кажется немного странным. С ним что-то не так?

— Нет. А что?

— А эти пятна на лице?

— Веснушки.

— По мне, так вроде он оспой болел. И косой немного.

— Садитесь, Мак-Грат. Теперь расскажите, что привело вас ко мне. Надеюсь, у вас есть новая информация для меня.

Дьюкейн задернул занавески. Он сел на высокий табурет у камина и указал Мак-Грату на кресло, обитое ситцем. Мак-Грат сел.

— Итак, сказал Дьюкейн, — давайте. Уверяю вас, вы не пожалеете, что рассказали мне правду.

Мак-Грат наклонился вперед, пристально вглядываясь в лицо Дьюкейна. Он сказал: «Вы имеете в виду, что оцените меня по заслугам?»

Вот оно, подумал Дьюкейн. Он ответил:

— Если вы имеете в виду, заплачу ли я вам за новую информацию, то боюсь — нет. Я хотел сказать, что если потом выяснится, что вы скрыли от меня что-нибудь важное, то у вас будут серьезные неприятности.

Мысль о том, чтобы материально стимулировать Мак-Грата — и тогда он, может быть, расскажет еще что-нибудь — приходила в голову Дьюкейна, но он отверг ее. Парень казался абсолютно неблагонадежным и скорей мог бы разговориться, если б ему угрожали, чем прельстясь подкупом. Дьюкейн весь сжался, не желая входить в конфиденциальные или мнимо-сердечные отношения с ним, он был убежден, что в любом случае за деньги купит только ложь.